– Приходите – узнаете, – проговорил угодивший в передрягу «пахарь». – У нас в Одинцово для каждого мутоши найдется по ножу и стреле, – он изогнулся и харкнул. Плевок упал на пропыленный сапог ближайшего воина.
Полагаясь на скудные рассказы Мары и Титана, Лан привык считать, что Одинцово населяют подлые, мерзкие людишки, наподобие мародеров мелких московских кланов. А тут оказывается, что есть среди них некоторые индивидуумы, из которых можно гвозди делать. Что ж, может и в самом деле удастся поспособствовать разрешению конфликта Мары и этой подмосковной общины, не прибегая к насилию…
Что-то фыркнуло в воздухе. Колючая веревочная петля сдавила Лану горло, и он понял, что облажался, прозевав опасность. К счастью, веревка – все же не пуля и не сталь меча, у Лана оставались несколько секунд, чтобы спасти положение, а большего дружиннику Кремля в отпуске и не было нужно.
Лан развернулся, увидел четвертого воина из той же странной компании: тот, оскалив в азарте гнилые зубы, подтягивал двумя руками аркан к себе. Наверное, он уже возомнил, будто ему удалось взять тепленьким нового пленника. У воина были торчащие в стороны седые усы, вроде вибрисс крысопса. А еще Лан заметил похожие на чешую бляшки, покрывающие рожу этого типа замысловатым рельефом. Мутант! А ведь с первого взгляда даже не отличить от нормального человека…
Сложив слюнявые губы трубочкой, воин пронзительно свистнул. Его товарищи тут же прервали «экспресс-допрос» и повернулись на звук, выхватив мечи.
Лан перехватил веревку левой рукой и попытался ослабить петлю, одновременно правой он вскинул пистолет-пулемет. Узкие глаза «крысопса» расширились, когда он увидел нацеленный на него старинный огнестрел. «Кипарис» выплюнул щедрую порцию свинца, пули врезались в кольчугу, корежа мастерское плетение. Лан перевел огонь выше, и лицо воина превратилось в кровавое месиво. В следующий миг Лан бросил пистолет-пулемет и, как был – с веревкой на шее, залег под кустом с готовым к бою «Ремингтоном». Остальные успели подойти без малого вплотную: лучи вечернего солнца отражались на узких прямых лезвиях нездешних мечей.
Крупный калибр показал большую эффективность против доспехов загадочной компании. Три выстрела – три трупа. Лан сделал дело почти на автомате, в конце концов – это ведь на него напали со спины, да и вообще нужно было поторапливаться: хищное дерево продолжало сосать из одинцовского пахаря кровь, подергиваясь от наслаждения.
Лан сорвал с шеи петлю и закашлялся. Ему показалось, будто он провел весь этот быстротечный бой, не сделав ни единого вдоха. Возможно, так оно и было. Горло болело адски, по кадыку словно палкой врезали. Но Лан не концентрировался на своих болезненных ощущениях. Молодой воин знал, что нужно лишь перетерпеть некоторое время, и он снова будет как новенький. Вот и покалеченное в перестрелке с маркитантами ухо зарубцевалось; жаль только, что не отрастет заново.
Он снова повесил винтовку на плечо, на прогалину выпрыгнул с «Кипарисом» в одной руке и мечом в другой. Одинцовский пахарь встретил Лана хмурым подозрительным взглядом. Дескать, хрен редьки не слаще, от чужаков добра не жди. Дескать, лучше сдохнуть в ветвях хищного дерева, чем иметь дело с очередным вооруженным до зубов пришлым.
Лан увидел четырех вороных фенакодусов: они огладывали кровоточащие ветви перепуганного дендромутанта. Порода верховых животных Лану была неизвестна, но морды – чрезмерно широкие, с огромными желтыми клыками и побитой паршой шкурой – производили на первый взгляд неприятное впечатление. У Лана имелся особый талант – домашние животные его любили, и даже самые строптивые и злобные в его присутствии вели себя смирно. Дело было в телепатических способностях Лана, а вот, к слову, Мара – несравнимо более мощный телепат – с животными вообще не работала, объясняя это тем, что у них – слишком маленькая площадь лобных долей мозга.
Лан с ходу постарался успокоить скакунов: послал мысль, что он им не враг. Чужие фенакодусы настороженно двигали мощными челюстями, с хрустом перемалывая подергивающиеся в агонии побеги. Но скакуны – это во вторую очередь, в первую очередь – пленник.
Лан взмахнул мечом и нанес несколько коротких, точных ударов, освобождая одинцовского пахаря из объятий хищного дерева. Мужик не смог устоять на ногах, Лан подставил ему плечо, и тот повис на своем спасителе всем немалым весом.
– Мне нужно в Одинцово, – сразу взял быка за рога Лан. – Я ищу Мару.
Он едва узнавал свой голос. Это было сиплое стариковское кряхтенье, а не речь уверенного в себе воина.
– Я такой не знаю, – ответил мужик едва слышно.
– Кто были эти люди? – Лан кивнул в сторону убитых воинов.
– Они не люди, – возразил мужик. – Они – мутоши, они – злобино отродье.
Лан смутно припоминал, что кто-то – Мара или Титан – говорили ему, что одинцовская община до фанатизма блюдет чистоту крови.
– Мне фиолетово – люди они или нелюди! – просипел Лан. – Что им от вас-то нужно?
– Что-что… – проворчал мужик и потерял сознание. Лан привел его в чувство, встряхнув за грудки. – А что нужно всем мутам? – продолжил он, не потеряв мысль. – Портить жизнь роду людскому. Чинить зло. Сеять смерть.
– Ну, а конкретнее? – Лан встряхнул мужика еще раз.
– Достал, – пожаловался тот обреченно. – Грозятся изничтожить нашу общину за то, что мы отказались платить дань и вообще – послали куда подальше.
– Правильно, что отказались, – одобрил Лан, взглядом выбирая себе фенакодуса. Клыкастые рысаки не очень-то хотели покоряться человеку, убившему их хозяев, но и особой агрессии проявлять не собирались, поскольку были вышколенными служаками. – А сколько их всего? Небось, большая банда? Группировка?
– Орда, – ответил одинцовский пахарь.
Лан призадумался. Орда… Воображение нарисовало многотысячную армию всадников в одинаковых темных доспехах. Даже если вооружены они в основном мечами и луками, все равно – гиблое дело становиться на пути у эдакой силищи.
– Едем в Одинцово! – сказал Лан. – В седле удержишься?
– Я не полезу на вонючего мута… – мужик предпринял вялую попытку отстранить Лана.
– Само собой, ты не полезешь. Я сам тебя посажу. Вот этот, вроде, самый смирный… – Лан, крякнув, закинул пахаря в седло, точно тюк, и чужой фенакодус недовольно защелкал зубами, норовя отхватить дерзкому юнцу пальцы; мощные когти на всех четырех лапах взрыли дерн. Возле седла Лан нашел моток бечевы, и это было кстати: он привязал ноги одинцовского обитателя к стременам.
– Вот ты зараза, – посетовал пахарь.
– Не свисти! Так, по крайней мере, не свалишься.
Фенакодусы вдруг одновременно зафыркали, заводили уродливыми мордами, точно что-то унюхали. Лан достаточно хорошо знал повадки клыкастых скакунов, чтобы понять: они почуяли других фенакодусов.
Лан запрыгнул в седло ближайшего верхового мутанта. Тот приглушенно взвизгнул, замотал головой, щелкая зубами и брызжа слюной. Лан похлопал его по шее ладонью, мол, прости, брат, что не познакомился с тобой честь по чести, а сразу же взгромоздился верхом. Фенакодус прекратил дергаться, опустил голову и сердито запыхтел. Лан сжал его поводья одной рукой, второй – поводья фенакодуса пахаря, наподдал каблуками «берцев» по опадающим и вздымающимся, точно кузнечные меха, бокам. Пара верховых мутантов двинула через прогалину, а затем, проломившись сквозь кусты, вышла на тропинку, по которой крался Лан перед тем, как услышал характерные звуки «экспресс-допроса».
