Поливая поверхность столов отбеливателем, я обратила наконец внимание на дверцы шкафов и поразилась, до какой степени успела исписать их. Я едва ли теперь смогла бы даже разобрать смысл написанного, но, что было важнее, не испытывала желания читать эти каракули. Я сорвала отовсюду стикеры и бросила их в корзину. Тем же отбеливателем прошлась по шкафам. Слова, выведенные красным фломастером, словно сочились кровью, и я работала с закрытыми глазами, пока упорно оттирала их все до единого.
Я провозилась с ними больше часа, хотя понимала, что поверхности никогда не станут прежними – ровными и глянцевыми. Наверняка при свете яркого утреннего солнца на них будут проступать следы стертых надписей. Но мне было плевать. Не они стали предметом моих основных забот. Я ведь не была уже той женщиной, которая могла неделями выбирать кухонный гарнитур, чтобы затем расплатиться за него своими деньгами. Хорошо помню, как стояла в кухне часами после ухода рабочих и рассматривала обновленное помещение как очередное доказательство своего успеха в жизни. Теперь-то я знала, какую в итоге потерпела неудачу.
Когда кухня вновь засияла чистотой, я открыла дверцу холодильника. Туда мои записи не проникли, и отмывать было нечего. На стойке рядом с ним я заметила бутылку французского вина, специально купленного, чтобы мы с Мэттом могли отметить вечером его возвращение. Специально вышла на улицу и швырнула ее в контейнер для отходов из стекла. Но у задней стенки холодильника обнаружилась еще бутылка белого вина. О ней я совсем забыла. Сейчас она мне пригодится.
Я закрыла холодильник. Куда же делась записка с единственным словом: «Удовлетворена?» На месте, куда я ее прикрепила, на дверце холодильника располагались магнитные буквы алфавита. Мы с Мэттом часто использовали их для обмена краткими сообщениями. Со времени его ухода буквы образовали бессмысленное сочетание знаков.
«До скорой встречи», – вдруг прочитала я и замерла.
Неужели Мэтт сумел побывать здесь сегодня? И включил люстру в гостиной тоже он? Когда он мог успеть проделать все это? Нет, Мэтт здесь ни при чем. Он весь день провел на работе. Когда я увидела его, на нем был деловой костюм, который он не надел бы никуда, кроме офиса. И если бы побывал у меня сегодня, то наверняка обрадовался бы, когда я появилась на пороге его квартиры. В глубине души я прекрасно понимала сейчас, что Мэтт не горел желанием встречаться со мной. Я до сих пор помнила выражение его лица при встрече. Он был в шоке.
Значит, все эти сообщения, телефонные звонки и записка никак не связаны с Мэттом. И туалетная вода тоже. Вероятно, ее запах мне просто померещился. А цветы? Что ж, в таком состоянии я запросто могла купить их сама.
Меня уже тошнило от постоянных попыток самообмана. Мэтт ничего не делал. Мэтт сюда ни разу больше не возвращался. Да, но кто-то же проникал в мой дом. Кто?
Я была до такой степени потрясена событиями сегодняшнего дня, что могла думать лишь об одном: давай же, действуй! Я готова к встрече с тобой. Больше меня ничего не пугало. Кэти умерла. Мэтт на грани жизни и смерти. Худшее уже произошло.
Я достала из буфета свой бокал работы Веры Вонг и подумала, не остался ли другой в манчестерской квартире Мэтта. Нет, едва ли Кэти это понравилось бы. Мэтту не удалось бы скрыть от нее значение такой вещи, поскольку она купила такую же пару бокалов к очередной годовщине их романа с Джеймсом. Я покачала головой. Нет, бокал попал не в руки Мэтта. Он не приближался к моему дому. Потом я поднялась наверх с бокалом и бутылкой вина, легла на кровать, и эта ситуация в точности повторила ту, которая возникла у меня вечером, когда я вернулась из Оксфорда и обнаружила исчезновение Мэтта. Я переутомилась до крайности, болела каждая мышца моего тела. Стоило мне приподнять подушку, чтобы упереть ее в спинку кровати, как из-под нее выскользнула бумажка с распечаткой фотографии Мэтта. Я взяла ее и вгляделась еще раз. Он улыбался, но не мне. Я ведь еще не была тогда с ним даже знакома. Я нацепила наушники. Те самые, что блокировали для меня шум внешнего мира. Эти наушники я использовала каждый вечер с тех пор, пока была еще совсем юной и жила в доме родителей, чтобы не слышать, как отец избивает маму, чтобы до меня не доносился ее плач.
Если разобраться, то я была таким же скверным человеком, как и он.
А теперь ночь за ночью я сидела и пила, повторяя его привычку, не ощущая вкуса вина, словно человек, поставивший себе задачу напиться. При этом меня не покидала мысль: «Я ничем не отличаюсь от отца». Никакого выхода из этого положения я для себя не видела. Существо отца глубоко проникло в меня, и при любой попытке сопротивления прорывалось наружу. Зло, укоренившееся во мне.
Глава 60
Вскоре я заснула, а потом резко проснулась посреди ночи, как в тот день, когда Мэтт бросил меня. Моя рука крепко вцепилась в ножку бокала, а комната пропиталась запахами алкоголя, пота и слез. Запахи показались очень знакомыми, но я не понимала, почему, и не сразу снова вспомнила об отце. Так пахло от него по утрам после того, как ночью он избивал маму. Я содрогнулась и спрыгнула с кровати, швырнув наушники на пол.
В ванной тщательно почистила зубы, опять-таки повторив свои действия после ухода Мэтта. И старалась не смотреть на свое отражение в зеркале, заранее стыдясь того, что могла увидеть.
Вернувшись в постель, я позвонила в больницу и поинтересовалась состоянием Мэтта. Но бывшие возлюбленные явно не входили в число людей, с которыми следовало делиться информацией, и медсестра ничего мне не сообщила. Но она общалась со мной обычным формальным тоном. Наверняка ее тон смягчился бы, если бы Мэтт умер. Она говорила по-деловому кратко и не вкладывала в слова ни малейших эмоций.
– Для получения сведений о нем вам лучше связаться с членами семьи, – заявила медсестра.
– Непременно, – произнесла я. – Немедленно позвоню его матери.
И попыталась вообразить разговор с Оливией, если бы осмелилась набрать ее номер. Я представила ее сидевшей у изголовья больничной койки сына, державшей его за руку. На ее месте сейчас должна была сидеть я, мне предназначалось делать то, что делала она. Но проскочить мимо нее не удалось бы. Оливия и близко не подпустила бы меня к его палате, не говоря уже о возможности нести дежурство рядом с ним.
А еще я знала, что Мэтт непременно очнется. Он сильно ударился головой. Достаточно сильно, чтобы я поначалу посчитала его мертвым, но разве много людей погибало от таких же травм? Вот Кэти… Я снова содрогнулась, когда перед моим мысленным взором промелькнуло воспоминание о моменте ее падения.
А если Мэтт придет в себя хотя бы на секунду, то обязательно назовет мое имя. Во всем обвинит меня. При этом даже словом не обмолвится о причинах. О том, как сам довел меня до такого состояния, унизил трусливым бегством с моей лучшей подругой, о презрении, высказанном мне в лицо в ее присутствии. Он просто заявит, что это я столкнула Кэти с балкона.
У меня возникло ощущение, словно стальной обруч все туже стягивался вокруг моей головы. Я лежала, пробуя прибегнуть к дыхательным упражнениям, чтобы отсечь все мысли. Но на сей раз не помогло. Я не могла даже начать давать себе нужные команды, вести отсчет вдохов и выдохов, поскольку мне постоянно мерещилось, что откуда-то издали доносится звук сирен.
