– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Стараюсь не слушать, рассматриваю людей. Кто пришел, чтобы попрощаться? Около тридцати человек приехали на машинах. Жители деревни, большинству из них за шестьдесят, все в черном, словно стая ворон над трупом. Замечаю школьного директора, мисс Эндикотт, она заходит позже других, без сопровождающих. Мужчина в длинном пальто приветствует ее, предлагая место поближе к началу, но она отказывается. Отворачиваюсь, надеясь, что она меня не увидела. Джойс принимает это движение за ухудшение моего душевного состояния и прижимает меня ближе. Я утыкаюсь лицом в ее плечо, и хотя это определенно привлечет ко мне внимание, я не могу рисковать, мисс Эндикотт не должна меня увидеть. Несмотря на заявления Элли, кажется, никто до сих пор не знает, кто я.
Удивительно, но появление мисс Эндикотт вызвало реакцию и у Элли. Ее передернуло, она оцепенела, тогда как остальные засуетились, вежливо заулыбались, тепло приветствуя директрису. Я вновь смотрю на мертвенно бледное лицо Элли, ее влажные щеки блестят, глаза сузились до недобрых щелочек. Она собирается встать, но отец угадывает ее намерение, и после быстрого взгляда за спину возвращает ее на скамью, подбадривая прикосновением и парой слов на ухо. Мисс Эндикотт вжалась в стену, стараясь словно бы исчезнуть. Элли бросает последний взгляд в ее сторону и поворачивается обратно к гробу. Что же такого в директрисе, что она так занервничала?
Через некоторое время встает отец, чуть более собранный, чем раньше, но, впрочем, все такой же поникший. Он поднимается к аналою, и меня пробирает дрожь от холода каменных стен. Я понимаю, что сейчас он будет читать эпитафию, и сама эта идея привлекает меня так же, как мотылька – огонь.
– Я хотел бы поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сюда сегодня, чтобы помянуть мою дорогую Кассандру. – Только теперь он поднимает взгляд и окидывает им всех, кто теснится в этой маленькой церквушке. Он старается не смотреть на меня, а значит, он знает, где я сижу. – Ее жизнь оказалась короче, чем нам бы того хотелось, из-за ужасной болезни. Многие из вас наблюдали, как она боролась с раком, многие и поддерживали нас, и помогали. Спасибо тем, кто был с нами, когда мы нуждались в этом, ныне, во время ее болезни, спасибо и тем, кто поддерживал нас в прошлом.
Рыдания становятся громче. Тихие всхлипы превращаются в полноценные слезы. Шуршат платки. Я сосредоточена и спокойна, в противоположность своей завывающей сестре, которую я впервые освобождаю от подозрений. Мать убил рак. Очередная обыкновенная смерть, в очередной обыкновенной семье. Я ведь все больше убеждаюсь, что мы и есть обыкновенная семья.
– Но я не хочу зацикливаться на тех временах, – продолжает мой отец. – Не такой я хочу запомнить свою жену, друга. Товарища. Лучше я буду помнить ее светловолосой семнадцатилетней девчонкой, которая похвалила мой велосипед и попросила прокатить ее. Я буду помнить ее увлеченной художницей и собирательницей антиквариата. – Я вспоминаю выцветших бабочек, и знаю, что их нарисовала она. Для меня. – Как она вытаскивала меня на прогулку по холмам вне зависимости от погоды. Самое счастливое время было тогда, в юности, когда мы были молодой семьей.
Потом он смотрит на меня. Я вижу некий проблеск в его глазах, похожий на мерцание далекой звезды на темном ночном небе. Но он исчезает, стоит мне только ответить на его взгляд. Думаю, Джойс тоже заметила это, потому что я почувствовала, как она слегка сжала мою руку.
– Уверен, многие подтвердят, что у Кассандры было доброе сердце. Она всегда была готова помочь тому, кто в беде, будь то друг или незнакомец. Женщина, которая жертвовала своим временем ради других. Чудесная жена, которая любила готовить и никогда не уставала веселить меня.
К этому моменту мне совсем опостылели эти небылицы. Надгробная речь. Версия правды, из которой удалены все некрасивые детали. Меня отфотошопили, чтобы не было никаких шрамов, а кости были бы ровными.
Он делает паузу, чтобы смахнуть слезы, и кто-то вскакивает с места, протягивая ему платок. Готовые прийти на помощь, люди теснятся рядом, но он уверяет их, что может продолжать, и они возвращаются на второй ряд. Он кашляет, прочищая горло.
– Кассандра была самоотверженной матерью, которая всегда делала то, что считала самым лучшим для ребенка. – В толпе раздаются любопытные шепотки, и, думаю, некоторые люди повернулись ко мне. Они таки узнали меня? Отец снова смотрит на меня. Теперь уж точно. Джойс, кажется, обеспокоена его последними словами, и сжимает мою руку еще крепче. Может быть, она думает, что я могу убежать. Но я никогда не пойду, ведь то, что он может описывать мать таким образом, глядя прямо на меня, что-нибудь да значит. Почему он хотел увидеться со мной наедине? Что он не мог рассказать при Элли? Что за тайны он до сих пор скрывает? Больше, чем когда-либо, я верю, что моя мать любила меня, нуждалась во мне, и поступила так, как поступила, потому что считала, что это во благо. Он говорил мне, что у них не было другого выбора, что это отразилось и на ней тоже. Иначе он не смог бы сейчас говорить то, что говорит, не при мне. Возможно, я научусь носить траур. Возможно, я смогу обрести утешение и мир.
Чуть позже мы расходимся в стороны, выходя из церкви. Я теряюсь в конце толпы, не хочу быть слишком близко к могиле, когда будут опускать гроб. В то время как могилу засыпают землей, люди суетятся вокруг отца, выказывая сочувствие и поддержку. Я стою, спрятавшись за огромным надгробием, оттуда я слежу за Элли. Вижу мисс Эндикотт неподалеку; она вышла из церкви быстро, одной из первых. Она какая-то странная, замешкалась у крыльца точно так же, как я прячусь за надгробием. Вскоре она спешит прочь, направляясь через дорогу то ли к школе, то ли к своему дому.
Джойс что-то шепчет на одном дыхании, когда видит, что директриса уходит. Я не очень поняла, что именно.
– Что вы говорите? – спрашиваю. – Я не расслышала.
– Не обращайте внимания, Айрини. Это не важно.
Не одна пара любопытных глаз заметила мою отчужденность, и я вижу, как люди шепчутся между собой, бросая через плечо вороватые взгляды. Теперь мне совершенно очевидно, что они знают, кто я: потерянный ребенок, вернувшийся обратно. Из-за этого я чувствую себя непрошеным гостем. Но через некоторое время Элли начинает собирать всех, направляя к трактиру «Зачарованный лебедь», ее манера поведения балансирует на грани с неподобающим весельем. Тем не менее, я рада, потому что, руководя толпой, она не замечает меня в моем укромном месте. И довольно скоро я замечаю, что мой отец остался один, если не считать нескольких незнакомых людей, блуждающих по кладбищу, вероятно, навещающих могилы своих родных. Убедив Джойс в том, что я хочу прогуляться и успокоиться, я направляюсь к нему.
– Нам нечего сказать друг другу, – говорит он, хотя я еще не дошла до него, даже на расстояние вытянутой руки. Он стоит рядом с маленьким надгробием и придает себе устойчивости, опираясь на стену, окружающую церковь. Стена предназначена для того, чтобы овцы не заходили на территорию кладбища, но сейчас она удержит его от побега. Он меня выслушает. Он должен. – Ты уже услышала все, что я должен был сказать здесь.
