– Вот жертва, которую мы приносим во славу Сатане! – провозгласил он.
Печорин обратил внимание, что птица не издала ни звука, хотя забила крыльями в тщетной попытке освободиться. Должно быть, клюв у нее был обвязан ниткой, с такого расстояния незаметной.
Госпожа подала Карскому большой кинжал с широким лезвием и отступила на два шага. Адъютант тяжело дышал, его тело блестело от пота, на губах играла жестокая улыбка. Он обвел взглядом присутствующих и вдруг быстрым рубящим движением отсек курице голову.
По рядам присутствующих пронесся тихий вздох.
Из птичьей шеи фонтаном брызнула кровь, и Карский направил ее на себя. Затем он поднял птицу над головой так, чтобы кровь капала ему на лицо. Госпожа повалилась на колени и протянула к нему открытые ладони.
Адъютант бросил курицу женщине и развел руки, как бы предлагая всем полюбоваться на себя. Теперь по нему текли алые струи, и он походил на только что отобедавшего вурдалака.
Госпожа быстро унесла труп курицы обратно за алтарь, взяла гроб и торопливо вышла из подвала.
– Празднуйте, ибо мы убили! – велел Карский, подходя к одной из женщин и развязывая шнур на ее мантии. В ответ та положила руку ему на грудь и провела сверху вниз, размазывая кровь.
– Сейчас начнется оргия! – шепнул Печорину Вернер. – Хотите остаться?
– Нет, достаточно. Куда унесли гроб?
– Думаю, его закопают в землю. Похоронят.
К Григорию Александровичу подошел Юзеров. Лицо у него было потное и красное, глаза блестели. В руке банкир сжимал отрезанную куриную голову.
– Что скажете? – спросил он.
– Великолепно, – не моргнув, ответил Печорин. – К сожалению, не могу принять участие в дальнейшем действе. Дал обет.
– Обет? – удивился Юзеров.
– Временный. – Григорий Александрович прикрыл глаза и покачал головой, давая понять, что дальнейшие расспросы неуместны.
– Понимаю, – отозвался банкир, хотя было заметно, что он в недоумении.
Из куриной головы на пол подвала капала кровь.
– Проводите меня, – сказал Печорин. – И доктора. Я хочу еще узнать у вас одну вещь.
– Конечно.
Юзерову явно не хотелось оставлять оргию, но он не посмел отказать важному гостю.
Из подвала они вернулись в буфетную. Там было пусто. Григорий Александрович взял бокал шампанского, Вернер последовал его примеру.
Банкир положил куриную голову на серебряный поднос, тщательно вытер ладонь салфеткой и повернулся к своим спутникам.
– Я слышал, в Пятигорске сейчас находится некий Раевич, – проговорил Печорин. – У нас ходят о нем разные слухи.
Юзеров склонил голову в знак того, что слушает со вниманием.
– Поговаривают, что он из наших.
– Неужели? – Банкир удивленно приподнял брови. – Не знал. Впрочем, неудивительно. Такое не афишируют.
– Вы с ним знакомы?
Юзеров замялся.
– Вижу, что да, – сказал Григорий Александрович. – Расскажите.
– Раевич сразу по прибытии явился в мой банк. Положил на счет очень крупную сумму. Очень! Сказал, что деньги могут понадобиться ему в Пятигорске, но хранить их дома он опасается.
– Миллион? – наугад спросил Печорин.
Юзеров почтительно закатил глаза, но ничего не ответил.
– Снимал ли он сколько-нибудь с тех пор, как открыл счет?
– Снимал. Но умоляю, не пытайте меня! Не имею права разглашать.
– Что ж, это не важно. Просто я подумываю свести с ним знакомство, дабы выяснить, не одной ли он с нами веры.
– Хорошо бы.
– Кстати, чем вам не угодил местный градоначальник?
– Помилуйте, это же сущий кровосос! – вскинулся Юзеров. – Налоги, взятки, подарки! Так ведь никаких денег не напасешься! Сколько ж можно терпеть?!
– Однако жрецом у вас его адъютант, – заметил Григорий Александрович.
– Захар Леонидович служит нашему общему господину, а при Скворцове состоит соглядатаем. Так нам удается разрушать хоть некоторые коварные планы князя. Он ведь в начале года велел искоренять всякое иноверие, а также секты изобличать. Поручил полицеймейстеру нас выслеживать. Правда, тот, к счастью, не очень-то старается, да и до денег охоч. Кроме того, старик задумал построить храм – отметить таким образом конец своей службы на должности градоначальника Пятигорска. Так требует, чтобы мы, кто побогаче, дали на это денег! Подумайте сами, как я могу дать на такое дело? Вот и приходится принимать меры.
– Не проще ли князя отравить? – улыбнулся Печорин. – Небось у Захара Леонидовича и возможности имеются.
Юзеров поморщился:
– Этак недолго и на каторгу.
– Понимаю вас. – Григорий Александрович взглянул на Вернера. – Теперь нам пора.
– Могу ли я надеяться, что в Петербурге вы дадите о нашем скромном кружке положительный отзыв? – спросил Юзеров, прощаясь на крыльце с Григорием Александровичем.
– Не сомневайтесь. Сразу видно, что вы могущественный практик, и вся местная паства объединена вашей личностью, – ответил Печорин, натягивая перчатки. – Думаю, в скором времени вас могут пригласить в столицу.
Банкир покраснел от удовольствия и молча поклонился.
– Прощайте же, – сказал, кивнув, Григорий Александрович.
Они с Вернером ушли раньше других и поспешили скрыться в темноте. После дождя воздух был какой-то спертый, совершенно не освежал, и лицо покрывалось испариной. Печорин и доктор быстро шагали по пустынным улицам, почти не освещенным. Пахло плодовыми деревьями и гниющими фруктами.
– Извлекли для себя что-нибудь полезное? – спросил через некоторое время Вернер.
– Не думаю, – ответил Григорий Александрович. – Все эти люди собираются, чтобы потешить свои дурные наклонности. К Сатане они имеют так же мало отношения, как мы с вами.
Доктор неопределенно хмыкнул, но ничего не ответил.
– Ряженые, – сказал Печорин. – Не знаю даже, зачем князь так о них волнуется. Мог бы с легким сердцем оставить их в покое. Впрочем, у нас в России все тайное вызывает подозрения, независимо от того, имеет политическую подоплеку или нет.
Григорий Александрович расстался с Вернером в центре города, неподалеку от дома доктора, и остаток пути проделал в одиночестве, встретив лишь двух подгулявших офицеров да трех сонных околоточных с колотушками.
Денщик дрых и при появлении Печорина даже глаз не открыл. Григорий Александрович не стал его будить. Разделся сам, хотя стаскивать сапоги было несподручно.
Спал Печорин отвратительно. Было душно, и даже открытое окно, через которое в комнату проникал влажный воздух, не спасало. Печорина одолевали то мысли, то воспоминания, то обрывочные сновидения, и порой все это смешивалось, превращаясь в какой-то чудовищный, тревожный калейдоскоп.
