Под утро его разбудил тихий стук за окном. Григорий Александрович сел на постели и прислушался. Снаружи дома кто-то наступил на ветку. Из-за стенки доносился мерный храп денщика. Печорин спустил ноги на пол и принялся заряжать пистолет. С улицы опять послышался тихий звук – будто кто-то скреб по стене, – а затем на стекло легла белая ладонь. Григорий Александрович вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Затолкал в ствол пыж и взвел курок.
Пальцы за окном согнулись, скрючились, провели сверху вниз, и на фоне сада возникло бледное лицо. Печорин вскинул руку с пистолетом, но стрелять не торопился – ночью чего только не привидится. Не губить же живую душу из-за нелепых страхов.
Человек некоторое время вглядывался в темноту комнаты, а затем тихонько постучал костяшками по стеклу. Тут только Григорий Александрович узнал Карского. Выдохнув с облегчением, он опустил оружие и подошел к окну.
– Это вы, – проговорил он. – Припозднились. Что угодно?
– Не боитесь с открытым окном-то спать? – усмехнулся Карский, отступая на шаг. – Первый этаж все-таки. Мало ли что…
– А чего мне опасаться? – притворно удивился Григорий Александрович. – Воров?
– Хоть бы и воров. Впрочем, я не для того пришел, чтобы… – адъютант замялся.
– Говорите, Захар Леонидович. Время позднее, а я не выспался.
– Я вас видел. Сегодня. У Юзерова.
– Что ж, и я вас. Роль ваша в церемонии… весьма впечатляюща, – сухо проговорил Григорий Александрович. – Вы можете не беспокоиться. Я не собираюсь доносить на вас князю.
– Правда? – с надеждой спросил Карский. – Изволите видеть, развлечения эти вполне невинны. Никакого настоящего вреда Михал Семенычу не будет, а деньги эти люди платят хорошие.
– За то, чтобы вы шпионили за начальником?
– Ну, можно и так сказать. Да только я больше выдумываю, чтобы их потешить.
– И про гонения на секты сочинили?
Карский усмехнулся.
– Будто князю есть дело до всех этих…
– Понимаю. Запугали сатанистов, значит, а они кошельки и раскрыли.
– Даже самые прагматичные люди становятся на удивление доверчивыми, если правильно смешать мистицизм и страх, – потупился адъютант. – Так я могу рассчитывать на вашу скромность?
– Более, нежели на свою. Скажите только, кто та женщина, которая изображала жрицу.
– Хороша, да? – Карский плотоядно облизнулся. – А ведь не молода уже. И тем не менее…
– Имя, – напомнил Григорий Александрович.
– Все зовут ее Зефа. Местная гадалка. Только никому ни слова, умоляю. Она держит это в секрете. Принимает посетителей исключительно в вуали.
Печорин невольно улыбнулся. Вот так так! Значит, обманула. Сказала, что с черной магией знакома понаслышке, а сама… Прислужница Сатаны!
– Спите спокойно, – сказал Григорий Александрович Карскому. – Тайну вашу я сохраню. Но взамен спрошу еще об одном. Когда вы стрелялись на спор в американскую рулетку, с кем заключали пари: с одним только Фатовым или еще с кем-нибудь?
– А вы уж знаете про это? – обеспокоенно нахмурился адъютант.
– Как видите. И что лошадь выиграли, тоже.
– Пари было честное. Да и Фатов выжил.
– Знаю. Не в том дело.
– Вы хотите знать, спорил ли я еще с кем-то тогда. Нет, с одним только Фатовым. Да и с кем бы еще я мог заключить пари? Кстати, говорят, он признался в убийствах, так что, полагаю, ваше расследование закончено?
Проговорил все это Карский волне искренне. Кажется, вопрос Григория Александровича даже вызвал у него легкое недоумение. Во всяком случае, Печорин ему поверил. Похоже, что в сговоре с Раевичем состоял только Фатов.
– Прощайте, – Григорий Александрович кивнул собеседнику и затворил окно. В конце концов, адъютант прав: в Пятигорске могут водиться и воры.
Печорин уснул, только когда над горизонтом показались первые лучи солнца.
* * *
Встал Григорий Александрович рано, не выспавшийся и в дурном настроении. Лицо его было желто, как померанец.
Завтракать он отправился в кафе, а затем пошел гулять по городу, прикидывая, что предпринять в связи с признанием Фатова. Всего лучше было бы поговорить с князем и объяснить старику, что офицер что-то скрывает, что, вероятно, не он один убивал, и что его арест не гарантирует от новых смертей. Скворцов человек разумный, он прислушается. Вот только князь потребует предоставить ему второго душегуба, а Григорий Александрович сделать этого пока не может. Так что лучше покамест повременить. Пусть Вахлюев похвастается Фатовым, а Печорин постарается выяснить, что происходит в Пятигорске. Он чувствовал, что в городе творится страшное: мел, который он подобрал в гроте, и светящийся рисунок нельзя было объяснить законами бытия, известными современному человеку.
В одиннадцать часов утра Григорий Александрович проходил мимо дома Лиговских. Княжна сидела у окна. Увидев Печорина, она вскочила.
Григорий Александрович поднялся в переднюю. Слуг не было, и он без доклада вошел в гостиную.
Княжна стояла у фортепьяно, опершись одной рукой на спинку кресла. Тусклая бледность покрывала ее лицо.
Григорий Александрович тихо подошел к ней и сказал:
– Вы на меня сердитесь?
Она подняла на него томный, глубокий взор и покачала головой. Хотела что-то сказать и не могла. Губы ее лишь слегка дрожали, а глаза наполнились слезами. Она опустилась в кресло и закрыла лицо ладонями.
– Что с вами? – спросил Печорин, взяв ее за руку.
– Вы меня не уважаете! Оставьте меня!
Григорий Александрович послушно направился к двери. Когда он сделал несколько шагов, княжна выпрямилась вдруг в кресле, глаза ее засверкали.
Печорин остановился, взявшись за ручку двери. Он ждал.
– Или вы меня презираете, или очень любите! – сказала княжна голосом, в котором были слезы. – Может быть, вы хотите посмеяться надо мной, возмутить мою душу и потом оставить. Это было бы так подло, так низко, что одно предположение… о нет! Не правда ли, – прибавила она с интонациями нежной доверительности, – не правда ли, во мне нет ничего такого, что бы исключало уважение? Ваш дерзкий поступок… – она, очевидно, имела в виду поцелуй, – я должна… должна вам его простить, потому что позволила. Отвечайте, говорите же, я хочу слышать ваш голос!
В последних словах было такое женское нетерпение, что Печорин невольно улыбнулся.
– Вы молчите? – сказала княжна. – Вы, может быть, хотите, чтоб я первая сказала, что люблю вас? Хотите ли этого? – требовательно повысила голос княжна. В ее решительности было что-то пугающее.
– Зачем? – ответил Печорин. – Простите меня. Я поступил как безумец. В другой раз этого не случится. Прощайте!
