– О том я и говорю, – сказал Григорий Александрович. Он был готов к такой реакции, поэтому не разозлился. – Раевич не просто так ждет высочайшего визита. Во время представления он себя и покажет.
– Вы человек молодой и потому впечатлительный, – наставительно проговорил Скворцов. – Машина его – игрушка. Мало ли что почудится в темном подвале-то.
Григорий Александрович терпеливо вздохнул. Он особо и не рассчитывал, что ему поверят. И все же… надеялся. Видимо, зря.
– Надобно приставить людей к княжне Лиговской, – сказал он. – Охранять денно и нощно. Раевич прямо назвал ее следующей жертвой. Конечно, если только я буду свидетельствовать, он отопрется. Нужно, чтобы несколько человек выступили. Вулича придется разыскать и вернуть. Добиться от него признания. Он, вероятно, убил Асминцеву. Кажется, это его я видел утром после той ночи, когда нашли тело второй жертвы – поручика тошнило прямо среди улицы.
– Возвращался домой после черного дела, – понимающе кивнул Скворцов.
– Так что признание Вулича необходимо, – повторил Григорий Александрович. – И по поводу пари с Раевичем, и относительно убийства.
– Это надобно охранку подключать, – поморщился князь. – Они-то от любого добьются. Но сор из избы, как говорится…
– А если пострадают члены царской семьи во время пребывания в Пятигорске, вам конец, Михаил Семенович! – жестко сказал Григорий Александрович. – Решайте сами. Вы просили помочь – я помог.
Скворцов побарабанил пальцами по столу, пожевал губами.
– Еще это новое убийство, – пробормотал он, искоса взглянув на Печорина.
Тот мгновенно выпрямился.
– Какое еще убийство?!
– Да вот… ночью случилось.
– Кто?!
– Не волнуйтесь, не княжна Лиговская. Вообще не женщина. Мужчина. Адъютант мой, Захарка.
– Карский? – удивился Печорин.
– Он самый. Тоже скажете, задолжал Раевичу?
– Бит кнутом, а потом зарублен?
– Да-да, голубчик. Все так.
– Неужели в гроте? Его же охраняют, даже по ночам.
– Нет, не там. Вы не поверите… мне и самому стыдно признаться. Убит прямо здесь, в присутствии. В собственной квартире на втором этаже.
– Здесь?! – поразился Григорий Александрович. – И никто ничего не слыхал?
Скворцов покачал головой.
– Никто! Как такое возможно, голубчик, объясните мне?
– Не знаю, ваша светлость. А дверь сломана?
– Нет.
– Значит, он сам впустил своего убийцу, – пробормотал Печорин.
– У Захара была еще отдельная дверь в квартиру с черного хода. Наверное, через нее душегуб и проник. Иначе его б заметили.
– Вероятно.
– Так что, Раевич всему виной? – спросил князь.
– Вне всякого сомнения. Хотя не сам, конечно, убивал, а чужими руками. Как обычно.
Повисла напряженная пауза. Скворцов глядел в окно – думал.
– Ладно, ваша взяла, – нехотя проговорил он через пару минут. – Вулича разыщем. За Раевичем присмотрим. Фатова свидетельствовать заставим. Уж он-то, если вы правы, точно договор с москвичом заключил – иначе ему б не выжить с такой-то раной! Постараюсь отговорить Ее Величество от посещения представления. – Князь тяжело вздохнул. – Какая напасть-то вышла на старости лет! Боже Святый! За что мне этакое наказание?!
– Когда обнаружили тело?
– Утром. Захарка не явился на службу, ну, я и отправил его поискать. Нашли… – мрачно добавил князь.
– Позвольте осмотреть квартиру Карского.
– Смотрите, голубчик, что хотите. Тело уже увезли. Вернер приходил, обещал поспешить со вскрытием. Хотя Захарку и так… вскрыли.
Значит, доктор знал про убийство, но ничего не сказал Печорину, когда заходил. Очень мило! Списал, стало быть, со счетов. Рановато что-то.
Поклонившись, Печорин отправился искать на втором этаже квартиру княжеского адъютанта. На лестнице ему встретился Вахлюев.
– Какими судьбами? – спросил тот, ухмыльнувшись. – Прослышали о ночном убийстве?
– Я должен осмотреть квартиру жертвы, – сказал Печорин.
– О, сколько угодно. Что вы рассчитываете там обнаружить?
– Не знаю.
– Там не заперто. По коридору налево, последняя дверь.
– Благодарю. Плащ нашли?
– Плащ?
– Тот, в котором был убийца. Ну, чтобы не запачкаться кровью.
– А-а… нет. Должно быть, забрал его с собой и спрятал где-то.
Григорий Александрович прошел мимо полицеймейстера и через несколько секунд переступил порог квартиры, где был убит Карский.
Здесь было темно (окна закрывали шторы), но запах… тот, кто был на войне и видел смерть, узнает его безошибочно!
Печорин нашел на комоде канделябр и зажег свечи.
В глаза сразу бросилось обилие крови: она была буквально повсюду! Пол, светлая в цветочек обивка мебели, бумажные обои с какими-то ромбиками и полосками, даже потолок – все покрывали брызги, разводы, полосы и лужи того темно-красного цвета, который приобретает подсохшая кровь. Похоже, Карского долго били кнутом, а потом так же старательно рубили шашкой – должно быть, адъютант князя немало задолжал москвичу.
Впрочем, что-то подобное Григорий Александрович ожидал увидеть. Гораздо больше его интересовало другое. Он опустил руку в карман и почувствовал, как кусок мела завибрировал. Печорин прошел на середину комнаты, стараясь не наступить в кровь, и поднял глаза к потолку, где уже проступали светящиеся линии, складываясь в знакомый рисунок! Он был различим даже там, где потолок покрывала багровая корка. Воздух постепенно насыщался электричеством, запахло озоном. Пальцы закололо, и Печорин вытащил руку из кармана. Он был уверен, что увидит здесь нечто подобное, и теперь окончательно убедился, что Раевич связан с силами, неподвластными человеческому разумению. Но это вовсе не означало, что его нельзя остановить, а еще лучше – уничтожить!
Григорий Александрович услышал какое-то движение за спиной. Резко обернувшись, он уставился в угол, откуда донесся легкий шорох. Все было тихо. Однако Печорин мог поклясться, что не ошибся. Правда, прятаться в комнате было особо негде: возле стены стояло большое «вольтеровское» кресло, а рядом с ним – тюк с небрежно засунутой внутрь одеждой. Похоже, полицейские вытащили ее, а затем кое-как напихали обратно. Взрослый человек едва ли мог укрыться в этом углу.
От кресла Григорий Александрович отвернулся. Оно пробуждало неприятные воспоминания. Почему-то сразу в голове начинал звучать голос матери: «Куда ты дел книгу, я спрашиваю! Что за мерзкий лживый ребенок?!»
Никаких книг Печорин не брал. Все они хранились в «дедовом» кабинете, где царила мать, поэтому он по собственной воле туда не ходил.
