Рэй, со своей спутанной бородой, одетый в пропотевшую футболку, напоминал озверевшего профессора средних лет. Его глаза дико сверкали. Но было нечто восхитительное в этом взвинченном акте неповиновения, в свирепом, хотя и недолгом, приступе отваги.
– Я серьезно, – сказал Хитч. – За дверь она не выйдет.
– Я должна пойти, – ответила Сью. – Прости, Рэй, но…
Она успела сделать один единственный шаг, когда Рэй швырнул ее обратно в угол и прижал собственным телом:
– Никто никуда не идет!
– Ты собираешься удерживать ее до конца света? – спросил Хитч.
– Опусти пистолет!
– Я не могу этого сделать. Сам понимаешь, что я не могу.
И тогда Рэй поднял свое оружие:
– Перестать угрожать ей или я…
Но на этом терпение Хитча Пэйли лопнуло.
В защиту Хитча я должен сказать, что он знал Адама Миллса. Он знал, что ждет нас там, под безжалостным солнцем. Он не собирался сдавать Сью и, думаю, скорее сам бы погиб, чем сдался.
Он выстрелил Рэю в правое плечо – с такого близкого расстояния рана была смертельной.
Мне кажется, я слышал, как пуля проходит сквозь тело Рэя и ударяется в каменную стену позади него, издав звук, похожий на удар молотка по граниту. А может быть, это было эхо самого выстрела, оглушительное в этом замкнутом пространстве. Вокруг нас взметнулась пыль. Я просто окаменел, не веря в происходящее.
Снаружи раздался отрывистый лай ответных выстрелов, пуля чиркнула по каменному блоку рядом с западным окном. Сью, внезапно придавленная тяжестью тела Рэя, охнула и оттолкнула его.
– Ох, Рэй! Прости! Прости меня! – шептала она.
Ее глаза наполнились слезами. На стене позади нее и на ее рваной желтой блузке была кровь.
Рэй не дышал. Его сердце остановилось – то ли от пули, то ли от болевого шока. Кровавая пена застыла у него на губах.
Много лет он безнадежно и самоотверженно любил Сью. Но едва Сью переступила его неподвижные ноги, назад она больше не оглянулась.
Она шла к двери, пошатываясь, но не падая.
В воздухе разило кровью и порохом. Снаружи что-то кричал Адам Миллс, но из-за звона в ушах я не мог разобрать ни слова.
Куан Вайоминга наблюдал за всем этим с горизонта. Я видел монумент в раме окна позади Хитча – голубой на голубом, дремлющий в нарастающей жаре.
– Стой! – рявкнул Хитч.
Сью вздрогнула при звуке его голоса, но сделала еще один шаг.
– Больше я предупреждать не буду. Ты это знаешь.
И тут я услышал собственный голос:
– Нет, Хитч, отпусти ее.
«Наша тайна», – говорила Сью.
И еще: «Это перестанет быть тайной, если ты кому-то расскажешь».
Так почему она поделилась со мной?
Думаю, в тот момент я понял.
Осознавать это было горько и срашно.
Сью отступила еще на один шаг к двери.
В солнечном свете позади нее ласточка вспорхнула из сухой травы и фортепианной нотой замерла в воздухе.
– Не лезь, – велел мне Хитч.
Но теперь я был лучше знаком с оружием, чем в Портильо.
Увидев нацеленный в него пистолет, Хитч только и сказал:
– Долбаный дурдом.
– Она должна это сделать.
Пистолет Хитча был направлен на Сью. Она кивнула мне и тяжело побрела к выходу, словно каждый шаг истощал ее и без того слабые запасы силы и храбрости.
– Спасибо, Скотти, – прошептала она.
– Я выстрелю в тебя, – снова пообещал Хитч. – Стой, где стоишь.
– Нет, – сказал я, – не выстрелишь.
Он зарычал – это был именно рык загнанного в угол зверя:
– Скотти, ты – трусливый ублюдок, я и тебя убью, если придется. Опусти оружие! А тебе, Сью, я сказал – стоять.
Сью втянула голову в плечи, будто защищаясь от выстрела, но она уже была в проеме двери. И сделала еще один шаг.
Пару секунд оружие Хитча металось от меня к Сью и обратно. Потом, внезапно решившись, он прицелился ей в спину, в изгиб ее позвоночника, в ее большую поникшую голову.
Он начал… я знаю, как нелепо утверждать, что я это видел, но в оглушительной тишине того мгновения, в тени яркого благодушного дня, пока все мы балансировали на оси времени, клянусь, я увидел, как его мясистый темный палец начал давить на курок.
Но я был быстрее.
Отдача отбросила мою руку.
Убил ли я Хитча Пэйли?
Я – не объективный свидетель. И даю показания в свою защиту. Но сейчас, на закате своей жизни, могу, наконец, быть честным. У меня больше не осталось тайн.
Пистолет дернулся. По крайней мере, пуля вылетела, а потом…
Потов все взлетело в воздух. Кирпичи, раствор, дерево, жесть и пыль веков. Мое собственное тело – словно снаряд. Хитч и труп Рэя Моузли. Рэй, который любил Сью слишком сильно, чтобы позволить ей сделать то, что она должна была сделать; и Хитч, который вообще никого не любил.
Видел ли я сам (спрашивали меня люди) уничтожение Хронолита? Был ли свидетелем огненного коллапса Куана из Вайоминга? Видел ли яркий свет, чувствовал ли жару?
Нет. Но когда вновь открыл глаза, обломки Хронолита уже сыпались с неба, падали вокруг меня. Кусочки размером с гальку, ставшие чем-то совершенно обычным, оплавлялись в пламени собственного разрушения, превращаясь в синие стеклянные слезы.
Глава двадцать шестая
Из-за огромного выброса энергии, высвобожденной коллапсом Хронолита, ударная волна прокатилась далеко за пределами периметра – скорее ветер, чем жар, но и жаром крепко полыхнуло; скорее жар, чем свет, но и свет вспыхнул так ярко, что можно было ослепнуть.
С блочного сарая сорвало крышу, северная и западная стены рухнули. Меня отбросило в сторону, и я очнулся в нескольких ярдах от руин.
Какое-то время я был дезориентирован, не мог прийти в себя. Первая, о ком я подумал, была Сью, но ее нигде не было видно. Исчез и Адам Миллс вместе со своими байкерами и их мотоциклами, хотя позже я нашел в кустах брошенный «Даймлер» с треснувшим баком и одинокий шлем, потрепанную копию «Пятого Всадника».
Думаю ли я, что Сью сдалась куанистам после взрыва? Да, я так думаю. Ударная волна, скорее всего, не была смертельно опасна на открытом пространстве. Не сама волна, а обвалившиеся стены сарая стали причиной моей контузии и вывиха плеча. Сью находилась в дверном проеме, который устоял.
Я нашел Хитча и Рэя, они были наполовину завалены обломками и уже не дышали.
Несколько часов я потратил на то, чтобы откопать их, действуя единственной уцелевшей рукой, пока не стало понятно, что все мои усилия бесполезны и только выматывают. Тогда я отыскал несколько сухих пайков возле опрокинутого фургона и, давясь, поел, заставив себя хоть что-то оставить на потом.
