Автоматизация записей в истории болезни создает новое явление, которое профессор медицинского факультета Гарвардского университета Бет Лаун называет «третьей стороной» в кабинете врача. В своей проницательной статье, написанной в 2012 году в соавторстве со студентом Дэйроном Родригесом, Лаун говорит о том, как компьютер соперничает с пациентом за внимание клинициста, подрывает его способность уделять больному внимание, нарушает общение с ним, изменяет отношение к нему и размывает понимание врачом своей профессиональной роли [19]. Каждый больной, которого осматривал врач, одновременно нажимавший клавиши, на собственной шкуре испытал хотя бы часть того отношения, какое описывает Лаун. Ученые обнаруживают эмпирические доказательства нарушения стиля общения между врачом и пациентом. В исследовании, проведенном в клинике Госпиталя ветеранов администрации, больные, которых обследовали вооруженные компьютерами врачи, сообщали, что сокращается время, в течение которого врач разговаривает с больным, осматривает и исследует его. Кроме того, общение становится обезличенным [20]. Врачи в целом соглашаются с мнением больных. В другом исследовании, проведенном в одном крупном лечебном учреждении Израиля, где системы электронной регистрации данных распространены больше, чем в США, ученые выяснили, что 25–55 % времени общения с больным врачи смотрят на экран компьютера. Более 90 % опрошенных израильских врачей говорили о том, что ведение электронных записей на приеме «нарушает полноценное общение с больным» [21]. Потеря способности к концентрации внимания согласуется с выводами психологов – такая работа отвлекает от выполнения других задач. «Одновременно обращать внимание на компьютер и на пациента – задача, непосильная для человека, так как он не склонен к многозадачности, – пишет Лаун. – И в результате врач отвлекается от больного» [22].
Назойливость автоматизации, подтвержденная множеством исследований, создает и еще одну проблему. Системы электронной регистрации данных и подобные ей предусматривают появление на мониторе предостережений, адресованных врачу. Эта функция, несомненно, помогает избегать опасных промахов и ошибок. Если, например, врач выписывает сочетание несовместимых между собой лекарств, программа напомнит о риске такого назначения. Однако в большинстве случаев они несущественны, избыточны и могут просто вводить в заблуждение. Эти предостережения направлены не столько на защиту больного, сколько на защиту производителя аппаратуры от судебных исков. (Компьютер приводит в кабинет врача третью сторону с ее коммерческими и юридическими интересами.) Исследования показывают, что практикующие врачи игнорируют девять из десяти таких сообщений. Это порождает феномен, известный под названием «утомление от предупреждений». Относясь к компьютеру, как к пастушку, который все время кричит: «Волки, волки!» – врачи иногда просто отключают эту функцию. Они так быстро перестают на нее реагировать, что подчас игнорируют и полезные предупреждения, которые предотвращают ошибки [23].
Медицинский осмотр или консультация – чрезвычайно сложная и интимная форма личного общения. Со стороны врача это требует тщательного подбора подходящих слов, сочувствия, слежения за мимикой и жестами и одновременно холодного анализа и суждения. Для того чтобы разобраться в сложной медицинской проблеме или жалобе больного, клиницист должен внимательно выслушать его рассказ об истории заболевания и одновременно, фильтруя услышанное, раскладывать его по диагностическим полочкам. Главное в этом деле – умение найти баланс между проникновением в личностную ситуацию конкретного больного и общими концепциями о заболевании и методами его объективной диагностики и лечения. В этом процессе неоценимую помощь врачу могут оказать контрольные таблицы и подсказки возможных решений. Но, как пишет в своей книге «Табличный манифест» хирург и колумнист The New York Times Атул Гаванде: «Блага регламентации не упраздняют необходимость в мужестве, уме и способности к импровизации. Лучшие клиницисты всегда будут отличаться осознанной отвагой» [24]. Правда, автоматизация может сократить потраченное на больного время и ускорить получение полезной информации, но она также может, как пишет Лаун: «Преждевременно сузить поле поиска и даже привести к ошибочной диагностике. Врачи могут в такой ситуации демонстрировать поведение человека, механически задающего вопросы, появляющиеся на экране компьютера, а не внимательного клинициста, следующего за нитью повествования больного» [25].
Особенно опасна эта рабская покорность компьютеру для молодых врачей, полагает Лаун, так как она блокирует возможность учиться самым сокровенным аспектам врачебного искусства, которые познаются в непосредственном общении с больным, а не из книг и программ. Кроме того, в долгосрочной перспективе длительное использование компьютеров в диагностике и лечении притупляет интуицию врача, проявление которой может спасти больного в ситуациях, когда его судьба решается в считаные минуты. В такие моменты врачу некогда методично рассуждать и от компьютера мало пользы. Врач должен мгновенно поставить диагноз и назначить лечение. Он должен действовать. Специалисты по когнитивной психологии утверждают, что в неотложных ситуациях врачи руководствуются не осознанным мышлением или набором формальных правил, а интуитивным знанием. Они просто «видят», что происходит с больным. На постановку диагноза и принятие решения о лечении уходит буквально несколько секунд. «Ключевые симптомы для распознавания болезни, – объясняет Джером Групмен в своей книге “Как мыслят врачи”, – сливаются в законченную картину, которую врач и распознает как специфическое заболевание или синдром… Это талант очень высокой пробы, в проявлении которого, – пишет Групмен, – мышление неотделимо от действия» [26]. Подобно другим формам ментального автоматизма, этот талант шлифуется только многолетней практикой, немыслимой без прямой и непосредственной обратной связи. Поставьте между врачом и больным компьютерный экран, и вы безнадежно отбросите их друг от друга.
Уцелевшим луддитам после плохо организованного восстания пришлось вскоре наблюдать, как стали явью их страхи. Всего за несколько лет изготовление тканей и многих других товаров перешло из рук ремесленников в руки крупной промышленности. Товары стали производить не в домах и не в деревенских мастерских, а на больших заводах и фабриках, которые – для привлечения рабочих и бесперебойной доставки сырья и других материалов – начали строить в городах или вблизи них. Туда же постепенно переселялись и ремесленники, порывая со своими семьями и положив начало урбанизации, которая, в свою очередь, вызвала отток из деревень рабочих рук, привела к изобретению молотилок и других сельскохозяйственных машин и механизмов. На новых фабриках устанавливали все более и более «умные» машины, резко увеличивающие производительность труда, одновременно сведя к нулю личную ответственность и самостоятельность работника, отныне не отвечавшего за качество готового изделия. Тонкое ремесло уступило место неквалифицированному фабричному труду.
Адам Смит одним из первых понял, как специализация фабрично-заводского труда приведет к деквалификации рабочих. «Человек, всю свою жизнь исполняющий на производстве нескольких простых операций, результаты которых всегда одни и те же, не имеет возможности применить свой интеллект или изобрести какое-либо новшество для устранения трудностей, ибо он с ними никогда не сталкивается, – пишет Смит в “Исследовании о богатстве народов”. – Вследствие этого человек теряет привычку к умственному усилию и становится тупым и невежественным, насколько может стать таковым человеческое существо» [27]. Смит считал деградацию навыков и умений ужасным, но неизбежным следствием эффективного во всех иных отношениях фабричного производства. В его знаменитом примере разделения труда на производстве булавок мастер, прежде самостоятельно изготавливавший каждую булавку, уступил место группе неквалифицированных рабочих, каждый из которых выполнял свою особую, но узкую задачу: «Один человек вытягивает проволоку, второй ее выпрямляет, третий обрезает, четвертый заостряет, пятый нарезает другой конец, чтобы привинтить к нему головку; для того же, чтобы изготовить головку, надо выполнить две или три разные операции; надевает головку на булавку особый рабочий, отбеливает ее другой; отдельной специальностью стало даже завертывание булавок в бумагу. Таким образом, процесс изготовления булавок распался на 17–18 отдельных операций» [28]. Ни один из рабочих не в состоянии изготовить булавку целиком, так как каждый выполняет свою, вполне определенную операцию, но все вместе они сделают за смену намного большее их количество, чем при способе изготовления ее от начала и до конца. Так как рабочим не требуется особых талантов или длительного обучения, владелец мануфактуры может нанимать людей, выбирая их из массы претендентов, и к тому же он избегает необходимости платить мастеру за опыт и квалификацию.
