Социальные и экономические проблемы, вызываемые или усугубляемые автоматизацией, невозможно решить дополнительными и более изощренными программами. Наши неодушевленные рабы не отвезут нас в комфортную и гармоничную Утопию. Если общество хочет решить или, по крайней мере, смягчить эту проблему, то ему придется разбираться во всей ее сложности. Чтобы обеспечить благополучие общества в будущем, нам, вероятно, придется ограничить автоматизацию. Возможно, придется пересмотреть взгляд на прогресс, поставив на первое место социальное и личное процветание, а не технологические усовершенствования. Общество должно свыкнуться с немыслимой, на первый взгляд, идеей: поставить человека выше машины.
В 1986 году канадский этнограф Ричард Кул написал письмо философу Михаю Чиксентмихайи. Кул читал ранние работы профессора о потоке, и они напомнили ему о его исследованиях жизни индейского племени шушвап, живущего в долине реки Томпсона на территории нынешней Британской Колумбии. «Территория, на которой живут шушвапы – благодатная и изобильная земля, – писал Кул. – В ней много рыбы и дичи, съедобных корений и ягод. Шушвапам не надо кочевать, чтобы выжить. Они строят деревни и пользуются эффективными технологиями и ресурсами окружающей среды. Сами индейцы считают свою жизнь счастливой и богатой. Но старейшины племени полагают, что в этом комфорте таится большая опасность. Мир становится предсказуемым, и мы лишаемся трудностей и проблем. Но без трудностей жизнь не имеет смысла. …Поэтому каждые тридцать лет шушвапы, ведомые своими старейшинами, снимаются с места, оставляют дома, покидают деревни и переселяются в неведомую глушь. …Все население деревни отправляется в другой район земли шушвапов. На новом месте их ждут трудности и проблемы. Надо искать ручьи, следы диких животных, заросли лекарственных трав и корений. Жизнь снова приобретает смысл. Люди чувствуют себя помолодевшими и счастливыми» [36].
Э. Мид, архитектор из Колорадо, сказал мне удивительную вещь, когда я разговаривал с ним о приобретении его фирмой систем автоматизированного проектирования (CAD). Самое трудное состояло не в том, чтобы освоить системы. Это как раз было очень легко. Самое трудное – это научиться ими не пользоваться. Быстрота, простота и потрясающая новизна CAD придают им колдовской соблазн. Первым желанием архитекторов фирмы было броситься к компьютерам и начать проектировать. Но когда первое очарование прошло и они пристально посмотрели на плоды своего труда, то поняли, что автоматизированные программы душат творчество. Они подрывают эстетические и функциональные возможности, хотя и значительно ускоряют процесс изготовления проекта. Когда Мид и его коллеги критически оценили эффекты автоматизации, они стали сопротивляться технологическим искушениям и прибегали к компьютерам на все более поздних стадиях проекта. В начале работы архитекторы снова пользовались старыми добрыми блокнотами, миллиметровкой, картонными и пенопластовыми моделями. «В конечном итоге эта идея оказалась блестящей, – подытожил свой рассказ Мид. – Конечно, компьютер удобен, но это удобство может оказаться опасным. Если отнестись к компьютеру некритично и необдуманно, то можно упустить из вида очень важные вещи. …Надо глубоко вникнуть в возможности инструмента, чтобы он не стал тобой манипулировать».
Приблизительно за год до беседы с Мидом – как раз когда я начал работать над этой книгой – мне довелось в кампусе одного колледжа встретиться с фотографом, который должен был сделать фоторепортаж о жизни этого учебного заведения. Он стоял под деревом, ожидая, когда ветер разгонит некстати набежавшие тучи. Я сразу заметил, что рядом с фотографом стояла старомодная фотокамера на большой тяжелой треноге. Она выглядела настолько абсурдно, что я не выдержал и спросил его, почему он до сих пор пользуется пленочным фотоаппаратом. Фотограф рассказал мне, что за несколько лет до этого начал с восторгом заниматься цифровой фотографией. Он сменил пленочную камеру и темную комнату на цифровые аппараты и самые современные программы обработки цифровых изображений. Однако через несколько месяцев он вернулся к пленочным фотоаппаратам. Дело было не в том, что его разочаровало качество цифровых снимков или он остался недоволен оборудованием. Нет, изменилось его отношение к работе отнюдь не в лучшую сторону.
Трудности, связанные с процессом съемки, проявлением пленки и печатью изображений, – дороговизна, кропотливый труд и неопределенность результата – заставляли фотографа работать медленно, обдуманно, с чувством материала и собственного участия в съемке. Прежде чем сделать снимок, он тщательно продумывал композицию, учитывая освещение, цвет, фон и формы объектов. Он терпеливо ждал нужного момента, прежде чем нажать кнопку затвора. С цифровой камерой он мог работать быстрее. Можно было сделать массу снимков – один за другим, а потом с помощью компьютера отобрать самые удачные кадры и заняться ими. Над композицией фотограф теперь работал после съемок. Поначалу новые возможности опьянили его. Но результаты оказались обескураживающими. Пленка, как выяснилось, дисциплинировала восприятие, позволяя делать богатые, искусные и трогательные фотографии. Пленка требовала больше усилий, и фотограф вернулся к старой технологии.
Ни архитектор, ни фотограф не сказали ни одного худого слова о компьютерах. Ни один из них не говорил о каких-то абстрактных тревогах в связи с утратой действия или самостоятельности. Никто из них не был Дон-Кихотом, воюющим с ветряными мельницами. Они просто выбирали наилучший инструмент для любимой работы, побуждающий выполнять ее с душой и любовью. Они поняли, что новейший, полностью автоматизированный и очень удобный инструмент – не всегда самый лучший. Я уверен, что они бы сильно обиделись, если бы их сравнили с луддитами, но их решение пренебречь новейшими технологиями (во всяком случае, на некоторых этапах работы) было восстанием, очень похожим на бунт английских ремесленников, только без ярости и насилия. Подобно луддитам, они поняли, что технологические решения затрагивают способы работы и образ жизни, и предпочли взять судьбу в свои руки, не доверив ее другим и не уступив давлению прогресса. Они выдержали паузу и критически обдумали новую технологию.
Наше общество очень подозрительно относится к таким поступкам. По невежеству, из страха или лени мы превратили луддитов в карикатуру, в символ отсталости и мракобесия. Мы считаем, что всякий, кто отвергает новый инструмент, предпочитая ему старый, виновен в ветхозаветной ностальгии, отдает первенство сантиментам, теряя способность мыслить рационально. Но в действительности сентиментальный обман – это считать, будто новая вещь всегда служит нашим целям лучше, чем старая. Это взгляд ребенка, наивного и внушаемого. Качество инструмента зависит от чего угодно, но не исключительно от его новизны. Значение здесь имеет одно – расширяет он наши возможности, является ли он продолжением нас самих или нет. Нельзя уступать выбор образа жизни великой абстракции под названием прогресс.
Технология всегда бросает людям вызов, заставляет их задуматься над важными вещами, спросить себя: что значит быть человеком? Автоматизация, проникая в самые интимные сферы нашего бытия, только повышает ставки. Мы можем дать потоку технологии захлестнуть и унести нас или можем ему сопротивляться. Это не значит полностью его отвергать, но необходимо поставить изобретение на надлежащее ему место, приземлить прогресс. «Сопротивление бессмысленно» – гласит беззаботное клише, столь любимое технократами. Но это неправда, сопротивление никогда не бывает бессмысленным.
