[82]
В 1916 г., в возрасте 36 лет, Стивенс поступил на работу в Хартфордскую страховую компанию и оставался юристом этой компании вплоть до своей смерти. Эта должность отнюдь не помешала его творчеству – по-видимому, она соответствовала темпераменту Стивенса и даже способствовала его поэтической деятельности.
«Я убедился, что для меня постоянная работа – прекраснейшая на свете вещь, – заявил он как-то раз. – Она внесла в мою жизнь дисциплину и постоянство. Я свободен ровно настолько, насколько того хочу, и, разумеется, избавлен от денежных хлопот».
Вставал Стивенс рано – он просыпался в шесть утра и успевал два часа почитать – и на работе отличался безупречной пунктуальностью, приходил ровно в 9.00 и уходил в 16.30. С работы домой он шел пешком, проходя каждый день около семи километров. Почти каждый день он гулял еще час во время перерыва на обед. На прогулках он и сочинял стихи, останавливаясь порой, чтобы записать только что рожденные фразы на пустом конверте – он всегда прихватывал их с собой с полдюжины. На работе он тоже порой делал короткий перерыв, чтобы записать стихи, и хранил свои записи в нижнем правом ящике стола. Накопившиеся отрывки он вручал своему секретарю для перепечатывания. Хотя коллеги знали, что он поэт, Стивенс тщательно избегал каких-либо разговоров о творчестве, предпочитая общаться с миром в роли спокойного, слегка отстраненного делового человека.
Кингсли Эмис (1922–1995)
[83]
«Соблюдаете ли вы режим дня?» – спросил журналист Эмиса в 1975 г.
«Да. Встаю я не слишком рано. Завтракаю медленно, листаю газеты и лицемерно уверяю себя, что надо же быть в курсе, хотя на самом деле просто оттягиваю тот ужасный момент, когда останусь наедине с печатной машинкой. Момент этот наступает примерно в 10.30. Я все еще в пижаме и халате. Сам с собой я заключил договор: в любой момент я вправе оторваться от работы, пойти побриться, переодеться и так далее. На самом деле я засиживаюсь до часа или начала второго. Время я отмеряю, ставя пластинки с музыкой или включая радио. Наконец, я выныриваю из своей берлоги за алкоголем и никотином и снова скрываюсь до начала третьего. Затем обед, и если дело срочное, приходится писать также во второй половине дня – терпеть этого не могу, вообще не люблю это время дня, чем бы я ни занимался. Но с другой стороны, тут опять-таки действует договор: не важно, как мало я успею написать. А потом, если повезет, будет чашечка чая, и еще одна, и еще, дотянем до шести вечера, в шесть откроется бар и откроется второе дыхание. Так я могу продолжать до половины девятого. Я ужасно не люблю прерываться. Не то чтобы меня уносил прочь порыв вдохновения, но я же понимаю: если не доделаю сейчас, завтра застряну на том же месте».
После 70 лет в привычках Эмиса кое-что поменялось: пить он стал больше, хотя и старался писать ежедневно. Он поднимался около восьми, принимал душ, брился, съедал на завтрак грейпфрут, банан, хлопья, запивая их чаем, читал газету и примерно в 9.30 усаживался за письменный стол и продолжал с того места, на котором накануне вечером остановился – он всегда останавливался тогда, когда знал, что будет дальше, потому что так легче начинать на следующий день. Несколько часов Эмис стучал по клавишам печатной машинки. Его минимум составлял 500 слов в день, и обычно ему удавалось управиться к 12.30. Затем такси увозило его в паб или в клуб Garrick (только для мужчин), где он получал первую порцию спиртного за день (слегка разбавленное водой виски Macallan). Перед обедом он иногда выпивал один стаканчик, а иногда и два-три. К обеду – вино, после – кофе и, вполне вероятно, бокал-другой кларета или бургундского.
Где-то между 15.15 и 15.45 Эмис возвращался на такси домой и полчаса дремал в любимом кресле. Сон освежал его, и он возвращался в кабинет к 17.00, чтобы провести еще час или два за печатной машинкой. На этом рабочий день заканчивался, Эмис наливал себе скотч с содовой и перед семейным ужином усаживался посмотреть любимую телепередачу, а после ужина опять смотрел телевизор или ставил видеокассету.
Заключительный глоток скотча с содовой приходился на 23.00 и усыплял Эмиса примерно до полпервого, затем в ход шли таблетки снотворного. Зато, если Эмис просыпался среди ночи, ему не требовалось идти в туалет: на такой случай он держал возле кровати ведро.
Мартин Эмис (род. 1949)
[84]
В отличие от своего отца Мартин не испытывает ужаса перед творчеством: «Подобные мучения мне практически незнакомы». Эмис пишет каждый день: по будням он ездит в офис в полутора километрах от своей лондонской квартиры и там проводит день, хотя пишет лишь несколько часов.
«Меня принимают за человека систематического, усердного, – говорит он, – а на самом деле я работаю скорее на полставки, ведь с одиннадцати утра до часа можно сделать хорошую дневную порцию, а потом читать, играть в теннис или бильярд. Два часа… Думаю, большинству писателей вполне хватило бы двух часов сосредоточенной работы».
Умберто Эко (род. 1932)
Итальянский философ и писатель, который в 48 лет опубликовал сразу прославивший его роман «Имя розы», утверждает, что не придерживается какого-либо распорядка в своем творчестве. «Правил нет, – говорил он в 2008 г. – Я бы не мог соблюдать определенное расписание. Иной раз я принимаюсь за дело в семь часов утра и заканчиваю в три часа ночи, прерываясь лишь затем, чтобы сжевать сэндвич. А иногда у меня вообще нет потребности работать». Но под напором интервьюера Эко признал наконец, что его привычки не столь уж непредсказуемы:
«На даче, на вершине горы Монтефельтро, у меня складывается определенная рутина. Я включаю компьютер, просматриваю электронную почту, что-то читаю, а затем пишу до полудня. Посреди дня я иду в деревню, там выпиваю стаканчик в баре и читаю газету. Возвращаюсь домой, вечером до одиннадцати смотрю телевизор или DVD, а потом еще немного работаю – до часа или двух ночи. На даче режим налаживается сам собой, потому что никто не мешает. В Милане или в университете я сам себе не хозяин, всегда кто-то другой решает за меня, что мне следует делать».
Однако, даже и не имея определенных периодов свободного времени, Эко все же ухитряется работать в короткие «промежутки» в течение дня. Корреспонденту Paris Review он привел наглядный пример: «Утром вы позвонили снизу, но вам пришлось ждать лифта, и до того, как я открыл вам дверь, прошло несколько секунд. За эти секунды ожидания я успел кое-что обдумать в связи с книгой, которую сейчас пишу. Таким образом, я работаю в туалете, работаю в поезде. Я успеваю очень много сделать во время купания, особенно купания в море, – да и в ванне, хотя она не столь способствует продуктивности».
