Один репортер поинтересовался, пошел ли буржуазный, комфортный образ жизни – Стайрон с женой и четырьмя детьми занимал два дома, в Коннектикуте и Мартаз-Вайнъярд, – на пользу творчеству или в чем-то его стеснил.
«Мой образ жизни оказывает существенное стабилизирующее влияние», – ответил Стайрон.
«Я не готов к богемному существованию, не вижу себя ни парией, ни отступником, хотя мои произведения и были на свой лад революционными и, безусловно, противостоят истеблишменту. Все эти годы в моем маленьком кабинете в Коннектикуте висит на стене цитата из Флобера: “Веди упорядоченную жизнь, как буржуа, и ты сможешь быть неистовым и оригинальным в творчестве”. Так я и делаю».
Филип Рот (род. 1933)
[109]
«Писать не тяжело, писать ужасно», – сказал Филип Рот в 1987 г.
«Тяжело в угольной шахте работать, а это – кошмар. Вечная гнетущая неуверенность, неотделимая от этой профессии, некий постоянный уровень сомнения, который нужно поддерживать, чтобы удержаться на плаву. Хороший врач не воюет со своей работой, но хороший писатель вечно в борьбе со своим трудом. В большинстве профессий имеется начало, середина и конец каждого дела, а в писательстве – всегда только начало. Мы так устроены, мы нуждаемся в новизне. И в то же время в нашей работе полно рутины и повторов. Безусловно необходимое качество для каждого автора – уметь терпеливо выдерживать монотонную, без событий, работу».
Это умение Рот культивировал в себе по крайней мере с 1972 г., когда он переехал в сурового облика усадьбу XVIII столетия – 60 акров земли на северо-востоке Коннектикута. Мастерской его стал двухкомнатный гостевой коттедж, он отправляется туда ежедневно после завтрака и зарядки.
«Я пишу каждый день с 10.00 до 18.00, с часовым перерывом на обед и газету, – рассказывал он. – По вечерам я обычно читаю. Собственно, к этому все и сводится».
На протяжении многих лет компанию ему составляла вторая жена, актриса Клэр Блум, но в 1994 г. они расстались, и с тех пор он живет один, что его, по всей видимости, вполне устраивает.
«Я живу один, ни за кого и не перед кем не отвечаю, – сказал Рот Дэвиду Ремнику в 2000-м. – Мое время безраздельно принадлежит мне. Обычно я весь день пишу, и если я хочу после обеда вновь вернуться в кабинет, я не обязан оставаться в гостиной лишь потому, что кто-то сидел дома один и скучал без меня. Не обязан сидеть тут, развлекать, забавлять. Я иду обратно в домик и работаю еще два-три часа. Когда я просыпаюсь в два часа ночи – такое случается со мной редко, но все же случается – и что-то приходит мне в голову, я включаю свет и пишу прямо в спальне. У меня повсюду эти маленькие желтые блокнотики для заметок. Я могу читать допоздна, если захочу. Если поднимусь в пять и уже не смогу спать и мне захочется работать, я иду в свой флигель и работаю. Я работаю! Работаю по вызову, как будто я врач в приемной Скорой помощи. Я не только врач – я еще и пациент, “срочный случай”».
Пэлем Грэнвил Вудхауз (1881–1975)
Вудхауз написал более 90 книг
[110] и сохранил привычку к ежедневному труду даже в последние годы жизни. Их он провел вместе с женой в Ремзенбурге, своей летней резиденции на Лонг-Айленде. Кроме супруги Вудхауза Этель там обитали слуги, пять кошек и четыре собаки. В 1971 г. Герберт Уоррен Уинд и из NewYorker’s наведался в Ремзенбург и выяснил, что два основных свойства писателя – прилежание и внутреннее веселье. «Я легко ко всему приспосабливаюсь», – говаривал Вудхауз.
В 80 лет писатель поднимался каждый день ровно в 7.30, «выходил на заднее крыльцо и проделывал “ежедневную дюжину” ритмических упражнений, которые он постоянно делал с тех пор, как их изобрели в США в 1919-м. Пока Этель еще оставалась в постели, Вудхауз сам себе организовывал завтрак – тост, кусочек кофейного торта и чашку чая. В утренний ритуал входило “чтение за завтраком”, какой-нибудь детектив Рекса Стаута или Нгайо Марш или юмористическая книга. Затем он выкуривал трубку и после короткой прогулки с собаками в 9.00 садился за работу».
Уинд пишет:
«Вудхауз трудится в кабинете, в просторной, обшитой сосной комнате с видом на сад. Обстановка сводится к кожаному креслу (для отдыха и раздумий) и простому деревянному столу размером примерно метр на полтора. На столе лежат словарь, нож для очистки трубки и большая “королевская” печатная машинка, которой он пользуется с 1934-го. Его метод работы за все эти годы не изменился. Первый набросок пишется от руки карандашом. Затем Вудхауз усаживается за машинку и печатает, на ходу исправляя и улучшая текст. В настоящее время он успевает написать за удачный день примерно 1000 слов, но в молодости выдавал по 2500. Самый его продуктивный день пришелся на 1933 г., когда к собственному изумлению Вудхауз в один присест написал 8000 слов и закончил произведение “Спасибо, Дживс!”. Одну из повестей цикла о Вустере и Дживсе Вудхауз попытался писать с помощью диктофона, однако, проигрывая запись, он услышал нечто настолько скучное, что тут же выключил аппарат и вернулся к блокноту и карандашу».
Обедали в два часа, затем снова прогулка – за Вудхаузом заходил его сосед и давний друг Гай Болтон
[111], и они с час прогуливались, беседуя, в сопровождении собак. В 15.30 Вудхауз возвращался к себе в кабинет смотреть сериал «На пороге ночи»
[112] – ритуал, которого он придерживался неуклонно. Затем традиционный английский чай вместе с супругой. Потом Вудхауз, по словам его биографа Роберта Маккрама, «недолго дремал в своем кресле, принимал ванну и успевал еще поработать до вечернего коктейля в шесть (ей шерри, ему – убийственный мартини). Пили они на террасе с видом на сад. Затем они вдвоем садились ужинать – специально так рано, чтобы отпустить кухарку домой. После ужина Вудхауз обычно читал, а иногда они с Этель играли в бридж: писатель, посмеиваясь, заявлял, что играть в бридж вдвоем – «признак старческого слабоумия».
Эдит Ситуэлл (1887–1964)
[113]
Легенда гласит, что до начала рабочего дня леди Эдит любила полежать в гробу – предвкушение смерти вдохновляло ее макабрическую поэзию. К сожалению, легенда, скорее всего, врет, а вот полежать в постели Ситуэлл любила и там же в 5.30 или 6.00 начинала писать. «Это единственное время дня, когда мне обеспечена тишина», – заявляла она.
