В 10.30 Дарвин возвращался в свой кабинет и работал до полудня или до начала первого. На том рабочий день заканчивался, и ученый часто с удовлетворением подводил итоги: «Сегодня я хорошо потрудился». Далее следовала большая прогулка в сопровождении любимого фокстерьера Полли. Сначала Дарвин заглядывал в оранжерею, потом совершал раз и навсегда установленное количество кругов по «Песчаной дорожке», ритмично постукивая по гравию своей окованной железом тростью. Далее – семейный обед. Дарвин обычно выпивал за едой небольшое количество вина – вино ему нравилось, но пил он крайне умеренно, ибо страшился пьянства и утверждал, что за всю свою жизнь напился лишь раз, студентом в Кембридже. После обеда он вновь укладывался на диван в гостиной, читал газеты (единственный вид ненаучной литературы, до которого он снисходил настолько, чтобы читать его самому, все остальное ему читали вслух). Далее наступало время писать письма, усевшись у огня в глубокое набитое конским волосом кресло и примостив на подлокотниках доску. Если писем набиралось чересчур много, он не писал их собственноручно, а диктовал, руководствуясь небрежными заметками на оборотах листов своей рукописи или верстки. Дарвин считал обязательным отвечать на каждое полученное им письмо, даже если автор был заведомым глупцом или психопатом. Оставленное без ответа письмо тяжким бременем давило на его совесть и мешало спать по ночам. Этот свой долг он выполнял примерно до трех часов дня, после чего поднимался в свою спальню и укладывался с сигаретой на диван, а Эмма приносила начатый роман и продолжала читать с того места, на котором они остановились. Под ее чтение Дарвин обычно засыпал, а потом огорчался, что пропустил какие-то повороты сюжета.
В 16.00 он спускался и отправлялся на третью за день прогулку – всего на полчаса, а затем возвращался еще на часок поработать в кабинет, привести в порядок то, что осталось незавершенным. В 17.30 – полчаса праздного отдыха в гостиной, затем снова чтение романа и снова наверх, выкурить сигарету. За ужином собиралась вся семья, и Дарвин тоже садился за стол, однако довольствовался чаем с яйцом или маленьким кусочком мяса. Если приходили гости, Дарвин не засиживался за столом, беседуя с мужчинами, как было в обычае для хозяина дома, – полчаса такой беседы утомляли его настолько, что он мог лишиться ночного сна и, соответственно, не справился бы с намеченной на следующий день работой. Мужским разговорам он предпочитал общество дам в гостиной и игру в триктрак (когда гостей не было, он играл с Эммой). Его сын Фрэнсис отмечал, что отец «чрезвычайно оживлялся за игрой, горько оплакивал свой проигрыш и преувеличенно возмущался удачами моей матери».
За двумя партиями в триктрак следовало чтение научной литературы, а перед сном Дарвин любил полежать на диване и послушать, как Эмма играет на пианино. Около десяти часов вечера Дарвин покидал гостиную и через полчаса был уже в постели, хотя из-за бессонницы он мог пролежать еще много часов с открытыми глазами, размышляя над какой-либо научной загадкой, которую не сумел разрешить в течение дня.
Так строились его дни на протяжении 40 лет лишь с редкими и немногими исключениями. Он выезжал вместе с родными на летние каникулы, иногда посещал родственников, но всегда стремился поскорее вернуться домой, а на публике не желал появляться ни в коем случае. И все же, несмотря на такую уединенную жизнь и постоянные болезни, Дарвин любил эту жизнь в Даун-Хаусе в окружении близких. У них с Эммой родилось десять детей.
Любил он и свою работу, хотя она отнимала у него силы и, казалось, загоняла его в могилу. Фрэнсис Дарвин вспоминает, что медлительные, осторожные, как у больного, движения отца вдруг преображались, когда ученый принимался за эксперимент: каждый жест его был скор и точен, в нем ощущался «сдержанный энтузиазм. Он работал с удовольствием, никакого принуждения в его манере не чувствовалось».
Герман Мелвилл (1819–1891)
Письменных упоминаний о повседневной жизни Мелвилла сохранилось немного. Самое полный рассказ о его распорядке дня встречается в письме, которое Мелвилл написал в декабре 1850-го вскоре после того, как его семья переехала в Эрроухед на ферму площадью 60 гектаров в Беркширском округе Массачусетса. Там 31-летний писатель растил кукурузу, турнепс, картофель и тыквы – ему нравились полевые работы, дававшие телу и душе роздых после шести-восьми часов труда за письменным столом. Мелвилл писал другу:
«Я встаю примерно в восемь и иду в конюшню поздороваться с моим жеребцом и покормить его. (Жаль, что приходится угощать его холодным завтраком, но делать нечего.) Затем я навещаю корову, срезаю для нее пару тыкв и любуюсь тем, как она жует, – такое отрадное зрелище смотреть, как двигает челюстями корова, она проделывает это с такой кротостью, даже святостью. Покончив с собственным завтраком, я перехожу в кабинет, зажигаю огонь и раскладываю рукописи на столе. Быстро просматриваю страницы и жадно набрасываюсь на работу. В 14.30 я слышу заранее обговоренный стук в мою дверь, стук (как я и просил) продолжается до тех пор, пока я не открою дверь. Это помогает мне оторваться от работы, как бы я ни был ею поглощен… Вечера я провожу у себя в комнате в подобном трансу состоянии, читать я не могу, лишь перелистываю порой страницы какой-нибудь книги с крупным шрифтом».
К тому времени он уже несколько месяцев как начал «Моби Дика». Эрроухед оказался наилучшим местом для написания саги о белом ките.
«Здесь, на природе, когда поля покрыты снегом, у меня появляется ощущение, будто я нахожусь посреди океана, – писал он. – По утрам я встаю и выглядываю из окна, как будто из иллюминатора корабля, плывущего в Атлантике. Моя комната – каюта корабля, и по ночам, когда я просыпаюсь и слышу завывания ветра, я готов вообразить, что дом идет под всеми парусами и надо поскорее подняться на крышу и зарифить печную трубу».
Натаниель Готорн (1804–1864)
[116]
Закончив в 1825 г. Боудин-колледж
[117], Готорн вернулся в Салем, штат Массачусетс, и там выбрал путь суровой литературной самодисциплины. Большую часть дня он проводил взаперти в своей комнате, много читал и писал, при этом много из написанного выбрасывал. Период с 1825 по 1837 г., когда Готорн опубликовал наконец сборник коротких рассказов, часто именуют его «одинокими годами». Критик Малкольм Каули подробно описывал привычки Готорна той поры:
«По мере того как шли годы, установился порядок, почти не менявшийся в течение осени и зимы. По утрам Готорн читал или писал, пока не наступало время полуденной трапезы, а после обеда читал, писал, мечтал или просто наблюдал за тем, как солнечный луч проникает в щель между ставнями и медленно движется через комнату к противоположной стене. На закате он отправлялся на долгую прогулку и возвращался в темноте, чтобы съесть миску жидкого шоколада с хлебными крошками, а затем обсудить книги с двумя обожавшими его сестрами, Элизабет и Луизой. Обе уже мечены были уделом старых дев; то была единственная их беседа за день…
