После прогулки Чайковский пил чай и в течение часа читал газету или журналы по истории, затем в 17.00 он снова отправлялся на двухчасовую прогулку. Ужинали в 20.00. После ужина, если собирались гости, Петр Ильич охотно играл в карты, в одиночестве же он читал, раскладывал пасьянс, по словам брата, всегда немного скучал.
Марк Твен (1835–1910)
В 1870-е и 1880-е Твен с семьей проводили лето на ферме Куэрри в штате Нью-Йорк, примерно в 350 километрах к западу от своего дома в Хартфорде, Коннектикут. Лето оказалось наиболее продуктивной порой для писателя, особенно с 1874 г., когда владельцы фермы построили ему отдельную беседку-кабинет. В то лето Твен приступил к «Приключениям Тома Сойера». Распорядок дня у него был простой: утром, основательно подкрепившись, он уходил в кабинет и работал там до обеда, то есть до 17.00. Поскольку он пропускал второй завтрак, а его близким не разрешалось даже приближаться к кабинету (если он неотложно им требовался, они трубили в горн), писатель мог непрерывно работать много часов подряд.
«В жаркие дни, – писал он другу, – я распахиваю окна кабинета, прижимаю листы бумаги кирпичами и тружусь на сквозняке, одетый в тот самый тонкий лен, из которого обычно шьют рубахи».
После обеда Твен читал всей семье то, что успевал написать за день. Ему нравилось иметь слушателей, и эти ежевечерние чтения почти всегда имели успех. По воскресеньям Твен воздерживался от работы, чтобы отдохнуть с женой и детьми, почитать и помечтать где-нибудь в тенистом уголке на ферме. И за работой, и на отдыхе он непрерывно курил сигары. Один из его ближайших друзей, Уильям Дин Хоуэлл
[120], рассказывал, что после визитов Твена «приходилось проветривать весь дом, потому что он курил без передышки с завтрака и до ночи». Хоуэлл также пишет об одолевавшей Твена бессоннице:
«В те дни его мучила бессонница или, скорее, невозможность вовремя заснуть, и он разрабатывал всякие методы, чтобы приманить к себе сон. Сперва это было шампанское перед укладыванием в постель, и мы обеспечивали его этим напитком, но затем он вернулся из Бостона с четырьмя бутылками светлого пива под мышкой и отныне утверждал, что сон нагнать способно только светлое пиво, – мы сделали соответствующие запасы. Еще позже, когда я навестил его в Хартфорде, выяснилось, что единственное гарантированное снотворное – скотч, и у нас в буфете появилась бутылка шотландского виски. Когда же я в очередной раз спросил, принимает ли он по-прежнему скотч перед отходом ко сну, он ответил, что не принимает больше ничего. Одно время он укладывался на полу в ванной и там дожидался дремоты, а затем однажды ночью улегся ровно в десять в постель и тут же без всяких вспомогательных средств заснул. С тех пор он с неизменным успехом следовал этой методе. Разумеется, все это его развлекало, Любые жизненные события, печальные и веселые, по большей части развлекали его, даже если причиняли досаду и беспокойство».
Александр Грэм Белл (1847–1922)
[121]
В молодости Белл работал сутками напролет, оставляя себе лишь три-четыре часа ночного сна, но после того, как изобретатель вступил в брак и его жена забеременела, ей удалось уговорить мужа несколько смягчить распорядок дня. Мейбл заставляла его каждое утро подниматься к завтраку в 8.30 («тяжкая это работа, и стоит мне порой горьких слез», признавалась она в письме), и по ее настоянию Белл высвободил несколько часов для семейного досуга после ужина. Ужинали они в семь вечера, а в десять Мейбл разрешала мужу вернуться в кабинет.
Приспособившись к этой рутине, Белл убедился, что новое, ориентированное на интересы семьи расписание вполне его устраивает, однако он не мог придерживаться его постоянно. Когда его захватывала новая идея, Александр умолял жену освободить его от семейных обязанностей. В такие периоды он был способен работать по 22 часа подряд, не прерываясь на сон. Мейбл занесла в дневник слова Белла: «У меня бывают периоды беспокойства, когда в разуме теснятся идеи, они рвутся с кончиков пальцев на бумагу, я страшно возбужден и не могу остановиться ни ради кого».
Постепенно Мейбл смирилась с такой одержимостью, хотя некоторое сожаление по этому поводу испытывала. В 1888 г. она писала мужу: «Хотела бы я знать, думаешь ли ты обо мне в разгар работы, которой я так горжусь, но к которой в то же время так ревную, ибо она украла у меня часть сердца моего мужа, ведь там, где его интересы и его мысли, там и его сердце».
Винсент Ван Гог (1853–1890)
«Уже в семь утра я сидел перед мольбертом», – отчитывается Ван Гон брату Тео в сентябре 1888 г. Он просидел до шести часов вечера, не отрываясь для еды или отдыха, и, написав письмо брату, собирался вновь вернуться к работе, закончить одну картину и перейти к следующей. Это было типично: в приступе творческого вдохновения Винсент Ван Гон рисовал безостановочно, «в слепом неистовстве», забывая об отдыхе и пище. Когда спустя несколько месяцев его друг и сотоварищ Гоген поселился вместе с ним, привычки Ван Гога не претерпели изменений. Он писал Тео: «Дни наши заполнены работой, вечной работой; вечером мы бываем так измучены, что отправляемся в кафе и затем пораньше ложимся спать. Вот вся наша жизнь».
Ньюэлл Конверс Уайет (1882–1945)
Американский художник-иллюстратор
[122] всегда просыпался ровно в пять часов утра и до 6.30 колол дрова. Затем после завтрака – яйца, блинчики, кофе и грейпфрут – он забирался на холм, где стояла его мастерская. Пока завтрак переваривался, он писал письма и зачастую тут же отправлял их, подъехав на деревенскую почту в своем автомобиле-универсале. На обратном пути он навещал ученика, иногда тут же брал в руки кисточку и показывал, «как надо».
Вернувшись в студию, Уайет надевал халат, совал в зубы трубку, на большой палец левой руки насаживал огромных размеров палитру и принимался за работу, расхаживая взад-вперед перед мольбертом и нанося быстрые удары кистью. Работал он быстро и порой за несколько часов полностью заканчивал картину. Если же работа не ладилась, Уайет скотчем прикреплял к своим очкам картонные «шоры», закрывая вид из большого северного окна студии, чтобы полностью сосредоточиться на картине. Выходя в час дня к завтраку, он нередко забывал снять этот самодельный козырек и таким образом предупреждал все семейство: работа не ладится и настроение скверное.
Но обычно Уайет чувствовал себя счастливым, когда работал, и во второй половине дня разрешал детям приходить в студию – они играли, а он тем временем молча продолжал рисовать. Он не любил искусственного освещения и потому дорожил дневными часами, хотя и огорчался, когда в сумраке приходилось останавливаться – он бы предпочел, чтобы ночи не было и сразу наступил следующий день.
