Ницше нанес удар не только по современному идолу разума и морали, но и по новой современной нравственности индивидуальных прав и свободы. С великой силой он указывал на глубокую непоследовательность взгляда Современности. Современная культура говорит, что не существует абсолютных нравственных принципов и что каждый должен выбирать собственные стандарты добра и зла, но здесь же нелогично добавляет: нам следует уважать права человека и высоко ценить свободу и достоинство каждой личности. «Но на каком основании?» – задал бы здесь свой вопрос Ницше. Если нет абсолютных нравственных принципов, какое право имеет кто-то заявлять обратное? Если человек есть просто продукт тех же природных процессов, что ржавчина или камни, почему нужно стоять за равенство и требовать уважать достоинство каждого человека?
Хотя аргументы Ницше вызывают глубокое беспокойство, его главные положения звучат эффектно и убедительно, а катастрофы и злодеяния XX века как будто только подтвердили их справедливость. В результате, хотя в западном обществе все еще наблюдается сильное скрытое влияние традиционных мировоззрений, например христианства, наряду с большой долей старинного оптимизма Современности относительно науки, прогресса и свободы человека, в нем произошло глубокое изменение, которое называют «постмодернистский поворот». Это скорее не связный набор представлений, но некое настроение. Появилось гораздо больше цинизма относительно претензий на истину и планов развития общества – как старинных традиционных, так и более современных, либеральных. Кинофильмы и романы о будущем, созданные около середины XX века, часто изображали общество с поразительным прогрессом в сфере здоровья, образования, научного познания и социальной гармонии. Сегодня почти все фильмы и романы куда сильнее окрашены пессимизмом и повествуют скорее об антиутопиях.
Кинофильмы и романы о будущем, созданные около середины XX века, часто изображали общество с поразительным прогрессом в сфере здоровья, образования, научного познания и социальной гармонии. Сегодня почти все фильмы и романы куда сильнее окрашены пессимизмом и повествуют скорее об антиутопиях
Хотя Ницше намеревался избавить культуру от идолов, в итоге постмодернистская мысль, как многие отмечают, делает идола из реальности как таковой. Писатель Эдвард Доке в своей статье «Постмодернизм мертв» хорошо обосновывает эту критику. Если, говорит Доке, все нравственные заявления на самом деле есть просто игры власти и продукт положения человека в социуме и культуре, как утверждают теоретики постмодернизма, значит, критика любого состояния общества невозможна. Никто не может предложить программу реформ или обличать несправедливость. Постмодернизм, таким образом, боготворит существующую реальность как абсолют
[138].
Наиболее выдающимся критиком Ницше и плодов постмодернизма был немецкий философ Мартин Хайдеггер. Он указывает на идола нашей культуры сегодня, когда называет нас «мир технологии». Люк Ферри объясняет мысль Хайдеггера так:
Прежде всего прочего, технику беспокоят не итоги, а средства… Вместо того чтобы черпать вдохновение из трансцендентных идей… современная экономика действует подобно дарвиновскому естественному отбору… Никто [сегодня] не может со всей уверенностью сказать, что умножение богатств и разрушительный эволюционный импульс… неизбежно породят лучшее будущее… Впервые в истории жизни на земле биологический вид получил средства для уничтожения всей планеты, причем этот вид не знает, куда он движется
[139].
Хайдеггер, Доке и другие мыслители, такие как Жак Эллюлль,
[140] говорят, что технология, неопределенность и рынок стали идолами общества эпохи Постмодерна. Поскольку в таком обществе никто не верит в «конец» или цели человечества либо не может договориться о них с другими, у нас остаются только «средства», то есть техники. Поскольку уже не существует какого-либо господствующего представления о здоровой человеческой жизни или хорошем обществе, нам остается только лишь соревнование индивидуумов за свой личный успех и свою власть. Если что-то можно сделать с помощью технологии, это будет сделано, поскольку для технологии не существует стоящих выше нее идеалов или нравственных ценностей, которые бы ее направляли и ставили бы ей границы.
Фрагментация общества, порожденная постмодернистским поворотом, сама стала постоянным предметом дискуссий среди ученых. И Роберт Белла, и Эндрью Дельбанко согласно утверждают: любое сплоченное общество должно предложить отдельным людям жить ради чего-то большего и более значительного, чем они сами. Дельбанко показывает, что по иронии судьбы и «новые левые», ставшие популярными в 1960-х, и «новые правые», вошедшие в моду в 1980-х, «вместе потрудились над тем, чтобы сделать немедленное удовлетворение желаний главным критерием хорошей жизни… При этом было полностью утрачено… представление о том, что в подлинную жизнь входят слезы, жертвы, а иногда даже готовность умереть»
[141].
Дельбанко согласен с теми, кто говорит, что в итоге идолы постмодерна формируют таких людей, которые соответствуют образцам рекламы, так что они «неосознанно подлаживаются под сменяющие один другой продукты рынка»
[142]. Многие авторы убедительно продемонстрировали, что ценности рынка – консюмеризм и рентабельность – ныне распространились на все сферы жизни человека, включая даже и семейную жизнь. Все это объясняется тем, что современный капитализм уже перестал быть просто инструментом распределения благ и услуг и превратился в идола, требующего почти полного подчинения
[143]. И даже в самых успешных капиталистических обществах, таких, например, как США, многие видят их внутренние противоречия, отмечая, что консюмеризм разрушает те самые добродетели самообладания и ответственности, на которых капитализм был основан
[144].
