Ставя на древнюю газовую плиту закопченный, будто только что с туристского костра, жестяной чайник и с опаской включая конфорку, генерал думал о том, что раздражает его на самом-то деле вовсе не обстановка, а как раз то, ради чего он сюда приехал. Из-за тех цацек, копии которых в данный момент раскладывали по витринам в одном из залов Эрмитажа, уже было пролито неимоверное количество крови. И это при том, что ни одна золотая побрякушка, пусть даже самая распрекрасная, не стоит самой никчемной человеческой жизни. Золото инков... Да пропади оно пропадом, это золото, лишь бы с Глебом ничего не случилось!
Федор Филиппович поморщился, поймав себя на этой мысли. Это была точка зрения обывателя с высшим гуманитарным образованием. Любое государство – это аппарат насилия, и конечная, основная, а может быть, и единственная цель любой власти – удержать эту самую власть. И то сказать, править лошадьми как-никак легче, чем тянуть груженую телегу... Из этого следует, что государство – бяка, а спецслужбы и вовсе такая дрянь, что о них в приличном обществе даже упоминать неловко. Государство, видите ли, подгребло под себя все жизненные блага и защищает их, не стесняясь в средствах и не щадя никого.
"Ну хорошо, – решив еще разок поковыряться палочкой в этом старом дерьме, подумал Федор Филиппович, – пускай мы – псы. Пускай так и получается, что из-за каких-то золотых побрякушек я, генерал ФСБ Потапчук, заставляю рисковать жизнью Глеба, который для меня значит намного больше, чем просто подчиненный... Ну а как прикажете поступать? Да, это пресловутое золото инков на самом деле не стоит того, чтоб за него умирали хорошие люди. А что делать, если кругом полно охотников убивать, и даже не за золото, а просто за бутылку водки или неосторожное слово? Умыть руки и вместе с другими гуманистами скорбеть о судьбах мира? Интересно, что бы из этого вышло? Если бы государство и в первую очередь люди в погонах умыли руки?
"Да ничего, – подумал он уже далеко не в первый раз. – Пара недель кровавого беспредела, а потом те из нынешних чистоплюев, кому повезет выжить и уцелеть, сами, безо всякого понуждения, организуют какие-нибудь отряды самообороны и наделят их полномочиями стрелять без предупреждения во всякого, кто появится в общественном месте небритый и без чистого носового платка... Короче говоря, если есть хищники, должны быть и те, кто с ними борется. Это война, а на войне неизбежны потери".
Федор Филиппович знал это всегда, но в последнее время ему вдруг стало труднее мириться с неизбежными потерями, а главное – появились какие-то сомнения в их необходимости...
Чайник на плите заклокотал и выпустил из короткого, будто обрубленного, носика красивый султан пара. Газ здесь горел огромными неровными языками, только раз взглянув на которые Федор Филиппович мигом сообразил, отчего чайник выглядит таким закопченным. "Вот взорвется когда-нибудь эта хреновина, – подумал он, с облегчением выключая конфорку и перекрывая газ, – поищете вы тогда террористов, которые в вашу конспиративную квартиру бомбу подбросили..."
Он щедрой рукой сыпанул в большую фаянсовую кружку заварки из найденного тут же, на кухне, пакета и залил ее кипятком. Ручка у чайника была железная, без какой-либо накладки, тряпка в пределах видимости отсутствовала, и, чтобы не обжечься, генералу пришлось прихватить горячую ручку полой собственного пиджака. Занятый своими мыслями, он проделал это ловко и сноровисто, как будто в последний раз снимал с костра солдатский котелок с булькающим варевом не двадцать лет назад, а только сегодня утром.
Чай, судя по начавшему распространяться от кружки отчетливому аромату березового веника, был грузинский. Сахара Федор Филиппович не нашел, нашел лишь мутную, захватанную грязными руками поллитровую банку, в которой тот когда-то хранился. На дне вместе с пожелтевшими, намертво присохшими крупинками сахара обнаружился мумифицированный трупик рыжего таракана; Федор Филиппович брезгливо сунул банку на подоконник и задернул занавеской, о которую, похоже, неоднократно вытирали жирные пальцы.
Вода в кружке потемнела, сделавшись похожей на отвар дубовой коры. На поверхности болтался мелкий растительный мусор, напоминавший обломки миниатюрного кораблекрушения. Федор Филиппович поискал глазами ложку, не нашел и тут же о ней забыл. Мобильный телефон лежал на кухонном столе, и генералу было трудно заставить себя на него не смотреть. До Дворцовой площади отсюда было пять-семь минут езды на машине, и водитель Федора Филипповича клялся и божился, что сумеет доехать за три. Водитель вместе с машиной ждал во дворе, на стоянке; еще две машины наружного наблюдения стояли в непосредственной близости от Эрмитажа, но Потапчук чувствовал, что всего этого может оказаться мало. Да и какую помощь Глебу смогут оказать наружники, когда он будет внутри, а они – там, где им полагается быть, то есть, как следует из их названия, снаружи? И как объяснить им, никогда не видевшим Слепого в лицо и не подозревающим о его существовании, кого в случае чего следует спасать, а кого – вязать?
Да и не для того они дежурили возле Эрмитажа. Строго говоря, Федор Филиппович держал их там на случай, если с Глебом все-таки случится самое худшее, – чтобы попытались незаметно проследить, куда Кот потащит награбленное, а если не получится, взяли бы его, подлеца, с поличным, чтоб не отвертелся...
Такой исход означал бы, помимо потери Слепого, полный провал операции, но Федор Филиппович был обязан предусмотреть и его.
Генерал взял со стола горячую кружку и принялся расхаживать по кухне, скрипя рассохшимися половицами, прихлебывая горький, отдающий веником чай и рассеянно сплевывая под ноги попадавшиеся в нем дрова. В щели между неплотно задернутыми оконными занавесками было черным-черно; телефон молчал – Федор Филиппович сам приказал своим людям звонить только в самом крайнем случае. Ну, или когда все кончится более или менее благополучно...
Федор Филиппович невесело усмехнулся, представив, что сказала бы, например, та же Ирина Андронова, узнав, что благополучным исходом операции ее знакомый генерал называет успешное ограбление Государственного Эрмитажа. Что она подумала бы – дело другое. Ирина Константиновна достаточно умна, чтобы понять необходимость, а следовательно, оправданность его рискованных действий. Но, все понимая, она все равно вряд ли удержалась бы от какого-нибудь колкого, язвительного замечания. Ну, на то она и женщина, да еще к тому же искусствовед...
Усилием воли отогнав посторонние мысли, генерал сосредоточился, пытаясь понять, что не дает ему покоя. Во время их последней встречи Глеб говорил о странном, с бору по сосенке, подборе членов преступной группы. Это действительно было странно, а с другой стороны, людям свойственно ошибаться. Идеальные нераскрываемые преступления, конечно, случаются, иначе откуда бы в России буквально за десять лет появилась такая пропасть безумно богатых людей? Но преступления олигархов лежат в иной области: то, чем занимаются крупные промышленники и финансисты, часто называют грабежом, но Уголовный кодекс все-таки трактует их деяния иначе. А грабитель, взломщик, вор – птица помельче, и почему бы, черт подери, ему не быть ну хоть немножко глупее двоих опытных, имеющих высшее образование офицеров ФСБ – Федора Потапчука и Глеба Сиверова?!
