– А знаешь, старик, – сказал он, – если твоя свояченица – своя твояченица, понял? – не врет, то ты прав: дела действительно поганые, жди вызова в прокуратуру, а может, и нового обыска. Как ни крути, а эти подонки почти месяц обитали у тебя на даче. С чего вдруг? Сам посуди: люди готовят серьезное дело, должны, по идее, учитывать любую случайность, просчитывать все на двадцать ходов вперед, но при этом почему-то селятся на первой попавшейся даче... Это же огромный риск! Мало того, что хозяева могут нагрянуть в любую минуту; существуют ведь еще соседи, участковый, наконец... Вот представь: сидят они на твоей даче, и вдруг – здравствуйте, пожалуйста! – участковый! Вы, говорит, чего тут делаете? По какому такому праву занимаете чужое помещение? Ну, они ему натурально: так, мол, и так, приятель ключи дал, вот мы тут и оттягиваемся чисто мужской компанией... А как приятеля зовут? А хрен его знает! Смекаешь, Маратик, к чему я клоню?
Мансуров взял со стола свою рюмку и выплеснул ее содержимое в рот, как будто это была касторка, а не страшно дорогой коньяк.
– Тут понимать нечего, – сказал он, морщась, и сунул в рот кусок огурца. – Одно из двух: либо я их сам здесь поселил, либо они точно знали, кто я, что я и где нахожусь в данный момент. То есть кто-то их на мою дачу, как говорится, навел...
– А ты точно их здесь не селил? – с заговорщицким видом поинтересовался Дружинин. – Это я к тому, что если эта, как ее... "Мадонна Литта" у тебя в подвале в картошке закопана, так это ж ей, наверное, вредно...
– Очень смешно, – саркастически произнес доктор Мансуров и перехватил у коллеги инициативу, до краев наполнив обе рюмки. – Я, Володя, над этим уже полгода хохочу, сил уже не осталось, диафрагма болит.
– То ли еще будет, – сказал Дружинин, поднимая рюмку.
Прозвучало это как-то странно. Если бы Марат Хаджибекович не знал Володю Дружинина, что называется, как облупленного, если бы они не работали рука об руку уже который год, если бы... Ну, словом, если бы на месте Дружинина был кто-то другой, доктор Мансуров наверняка решил бы, что над ним попросту насмехаются. Дескать, это все еще только цветочки и, если ты, приятель, уже сейчас волком воешь, интересно поглядеть, что ты запоешь, когда ягодки пойдут...
Эта странная, неуместная интонация направила мысли Марата Хаджибековича по новому руслу. Неожиданно для себя он вспомнил кое-что, что, казалось бы, должен был вспомнить сразу, как только услышал эту дикую сплетню о похищении картины Леонардо.
Он аккуратно поставил на стол нетронутую рюмку и внимательно, сощурив и без того узкие глаза, посмотрел на доктора Дружинина. Друг Володя, оказывается, тоже смотрел на него внимательно и серьезно, разве что не щурился, и это почему-то очень не понравилось Марату Хаджибековичу.
– Погоди-ка, – сказал он, вставая из-за стола, – постой. Постой-постой, погоди...
Дружинин наблюдал за ним с самым благодушным видом. Казалось, он принял какое-то важное решение, но доктор Мансуров пребывал в таком возбуждении, что ничего не хотел замечать. Озабоченно хмурясь и продолжая бормотать: "Постой, погоди, я сейчас, одну минутку", он почти выбежал из комнаты.
Дружинин догадывался, куда и, главное, зачем он побежал, и удивился собственному спокойствию. Известие о том, что исчезновение картины обнаружено, потрясло его: он не ожидал, что все откроется так быстро. А казус, о котором Марат Хаджибекович только что ему рассказал, свидетельствовал о том, что ищейки находятся на правильном пути. Оставалось лишь гадать, каким образом они ухитрились так быстро напасть на след, но они это сделали. Клиентка доктора Мансурова была вовсе не сумасшедшая, а милицейская ищейка. Появления ищеек можно было ожидать, и Владимир Яковлевич приложил много усилий к тому, чтобы их подозрения пали в первую очередь именно на Мансурова, но как, черт возьми, они догадались об операции?! Эта псевдопациентка вела себя так, словно точно знала, как все было на самом деле, и старалась дать это понять Мансурову...
Все это было ужасно, и Владимир Яковлевич мимоходом подивился тому, что не испытывает в данный момент никаких эмоций. Вообще никаких, словно ему сделали инъекцию новокаина прямо в душу, и теперь она стала нечувствительной, как одно из тех березовых поленьев, что кучкой лежали около камина, готовые отправиться в огонь.
По-прежнему ничего не чувствуя, действуя, как запрограммированный автомат, он сделал все, что было необходимо, и успел убрать пузырек в карман до возвращения Мансурова. Хозяин вернулся, как и ушел, почти бегом и положил на стол перед приятелем вырванную из какого-то журнала репродукцию.
– Вот, полюбуйся! – воскликнул он, с громким стуком припечатав репродукцию к столу ударом большой мясистой ладони.
– Леонардо да Винчи. "Мадонна Литта". Около 1490 года, – вслух прочел Владимир Яковлевич. – Так вот ты какой, северный олень... Странно, нынче такие лица вроде бы не в моде...
– А знакомым оно тебе не кажется, это лицо? – спросил Мансуров.
Дружинин рассеянно вынул из пачки сигарету, повертел ее в пальцах, разглядывая репродукцию, все так же рассеянно подвинул к Марату Хаджибековичу полную рюмку и взял свою.
– Н-ну, в какой-то степени... – Он выпил, сунул сигарету в зубы и чиркнул зажигалкой. – В какой-то степени, – продолжал он уже увереннее, – конечно, да. Точно так же, наверное, милиционеру, обслуживающему устройство для составления фотороботов, со временем начинает казаться знакомым любое лицо. А что? Почему ты спрашиваешь? В конце концов, это лицо, – он кивнул подбородком в сторону репродукции и деликатно выпустил дым в сторонку, – должно быть хорошо знакомо каждому культурному человеку.
– К черту культурных людей и фотороботы! – в несвойственной ему грубой манере воскликнул Марат Хаджибекович, схватил пододвинутую Дружининым рюмку и осушил ее одним глотком. – Вспомни, дорогой, прошу тебя! В феврале это было, а может, в самом начале марта. Женщина – постарше этой, конечно, но с почти таким же профилем – искала тебя в клинике и по ошибке заглянула ко мне в кабинет. Сам понимаешь, ошибиться я не могу, у меня память на лица профессиональная, как и у тебя. Поэтому вспомни, пожалуйста! Зачем она приходила, чего хотела?
– Тут и вспоминать нечего, – лениво, снизу вверх разглядывая его сквозь сигаретный дым, процедил доктор Дружинин. – Я все отлично помню, и ты, как я вижу, тоже не забыл. Я так и знал, что припомнишь, особенно когда запахнет жареным. А жареным уже попахивает, правда? Самое время для попытки перевести стрелки с себя на коллегу... Только ты опоздал, дружок.
– Что? – опешил Мансуров. – На что ты намекаешь? Что-то я не пойму...
– Я не намекаю, – возразил Дружинин, – я говорю прямо. А не понимаешь ты меня просто потому, что от природы туп, как еловое полено. Недаром вас чурбанами дразнят... Так вот, обрати внимание: я говорю прямо. Я – человек прямой и открытый, и для друга мне ничего не жалко. Поездку в Гаагу я тебе уступил, помнишь? Ну а теперь уступаю славу человека, который войдет в историю как организатор одного из крупнейших музейных ограблений в истории человечества.
