— Тебя били? — Она озабоченно провела пальцем по запёкшейся крови.
Мо улыбнулся, хотя на душе у него, конечно же, было тяжело:
— Это пустяки. Со мной тоже всё в порядке. Не волнуйся.
Мегги не сочла это ответом, но больше вопросов не задавала.
— Как вы сюда попали? Каприкорн ещё раз прислал своих людей?
Элинор покачала головой:
— В этом не было необходимости. Всё устроил твой сладкоречивый дружок. Хорошенького змея ты привёл в мой дом! Сначала он предал тебя, а потом, как на блюдечке, поднёс Каприкорну и книгу, и твою дочь. «Девчонку и книгу». Мы своими ушами слышали от Каприкорна, что именно такое поручение он дал Пожирателю Спичек. И тот его выполнил, к полнейшему удовлетворению шефа.
Мегги положила себе на плечо руку Мо и спрятала голову у него под мышкой.
— Девчонку и книгу? — Мо прижал к себе Мегги. — Конечно. Теперь Каприкорн может быть уверен, что я постараюсь выполнить все его требования.
Он повернулся и побрёл к сваленной в углу куче соломы. Вздохнув, он сел на неё, прислонился затылком к стене и закрыл глаза.
— Что ж, кажется, теперь мы квиты — Сажерук и я, — сказал он. — Хотя мне интересно, как Каприкорн вознаградит его за предательство. То, чего хочет Сажерук, он ему не даст.
— Квиты? Что ты имеешь в виду? — Мегги села рядом с ним на корточки. — А что ты должен сделать для Каприкорна? Чего он от тебя хочет, Мо?
Солома была слишком сырой, мало пригодной, чтобы на ней спать, но всё же лучше, чем голый пол.
Мо помолчал какое-то мгновение, показавшееся вечностью. Он разглядывал голые стены, запертую дверь, грязный пол.
— Придёт время — и я расскажу тебе эту историю, — сказал он наконец. — Хотя я собирался рассказать её тебе не в таком безрадостном месте и только когда ты немного подрастёшь…
— Мне двенадцать лет, Мо!
Почему взрослые думают, что дети скорее мирятся с секретами, чем с правдой? Разве дети не догадываются, какие глупые сказки сочиняют только для того, чтобы не выдавать эти секреты? Лишь много лет спустя, когда у самой Мегги будут дети, она поймёт, что бывает такая правда, которая до краёв переполняет сердце отчаянием, и её не хочется рассказывать никому, тем более своим детям. Особенно когда отчаяние не скрашено ни малейшей надеждой.
— Садись, Элинор, — сказал Мо и подвинулся немного в сторону. — Это довольно длинная история.
Элинор вздохнула и осторожно присела на влажную солому.
— Этого не может быть, — пробормотала она. — Всего этого не может быть…
— Я девять лет убеждаю себя в этом, — сказал Мо и начал свой рассказ.
В ТУ ПОРУ
Он взял в руки книгу.
— Я почитаю тебе. Для настроения.
— А о спорте там есть?
— О фехтовании. Схватках. Пытке. Яде. Истинной любви. Ненависти. Мести. Великанах. Охотниках. Злых людях. Добрых людях. Прекрасных дамах. Змеях. Пауках. Хворях. Смерти. Храбрецах. Трусах. Силачах. Погонях. Избавлениях. Лжи. Правде. Страстях. Чуде.
— Звучит заманчиво, — откликнулся я.
У. Голдман. Принцесса-невеста
— Тебе, Мегги, как раз исполнилось три года, — начал Мо. — Я помню, как мы отмечали твой день рождения. Я подарил тебе книгу с картинками. Ту самую, с морской змеёй, у которой болят зубы и которая обвилась вокруг маяка.
Мегги кивнула. Эта книга до сих пор лежала в её сундуке и уже дважды одевалась в новое платье.
— Мы? — переспросила она.
— Я и твоя мама.
Мегги отдирала от брюк прилипшую солому.
— Уже в ту пору я не мог равнодушно пройти мимо книжного магазина. Дом, в котором мы жили, был невелик — мы называли его обувной коробкой, мышиной норой, мы придумали для него много разных имён, но в тот день я опять купил целый ящик книг в одной букинистической лавке. Элинор, — он бросил взгляд в её сторону и улыбнулся, — некоторые из них пришлись бы весьма по вкусу. Среди них была и книга Каприкорна.
— Он был её владельцем? — Мегги изумлённо поглядела на Мо, но тот покачал головой.
— Нет, дело не в этом, но… Давай по порядку. Твоя мама тяжело вздохнула, когда увидела новые книги, и спросила, куда же мы их денем, но потом, конечно же, распаковала ящик. В ту пору я по вечерам читал ей что-нибудь вслух.
— Читал вслух?
— Да. Каждый вечер. Твоей маме это нравилось. В тот вечер она выбрала «Чернильное сердце». Она всегда любила занимательные истории, блестящие и мрачные. Она могла перечислить имена всех рыцарей короля Артура, она знала всё про Беовульфа и Гренделя
[1]
, про древних богов и менее древних героев. Она обожала также истории про пиратов, но больше всего ей нравилось, если попадался хотя бы один рыцарь, хотя бы один дракон или, по крайней мере, хотя бы одна фея. Кстати, она всегда принимала сторону драконов. В «Чернильном сердце» ни один дракон не упоминался, зато там было в избытке блеска и мрака, фей и кобольдов… Кобольдов твоя мама тоже очень любила. Брауни, Букка-Бу, Фенодерри, Фолетти — она знала их всех по именам. Итак, мы дали тебе стопку книг с картинками, устроились поудобнее рядом с тобой на ковре, и я начал читать…
Мегги прильнула головой к плечу Мо, уставившись глазами на голую стену. Она увидела на грязно-белом фоне себя, какой она была на старых фотографиях: маленькую, с пухлыми ножками, белокурую (с тех пор её волосы слегка потемнели), листающую крохотными пальчиками большие книги с картинками. Так бывало всегда, когда Мо что-нибудь рассказывал: Мегги видела картины, живые картины.
— История нам нравилась, — продолжал отец. — Она была занимательна, хорошо написана и населена странными существами. Твоя мама любила, когда книга увлекала её в неизведанное, и тот мир, куда её увлекло «Чернильное сердце», был вполне в её вкусе. Порой он становился чересчур мрачным, и всякий раз, когда напряжение возрастало, твоя мама прикладывала палец к губам и я читал тише, хотя мы не сомневались, что ты слишком занята собственными книгами и не прислушиваешься к печальной истории… На улице уже давно стемнело — я помню, словно это было вчера, — стояла осень, и в окно дул ветер. Мы разожгли огонь — в обувной коробке не было центрального отопления, только печка в каждой комнате, — и я начал читать седьмую главу. Вот тут-то оно и случилось…
Мо умолк. Он смотрел перед собой, словно заблудившись в собственных мыслях.
— Что? — прошептала Мегги. — Что случилось, Мо?
— Тут появились они, — сказал он. — Внезапно они очутились перед нами у двери в прихожую, будто они зашли с улицы. Когда они повернулись к нам, послышался шелест, словно кто-то разворачивал лист бумаги. До сих пор у меня на устах их имена: Баста, Сажерук, Каприкорн. Баста держал Сажерука за воротник, как провинившегося щенка.
