Сажерук чаще всего устраивался на одном из дубов, под которыми, наверное, любила прежде посидеть в тени хозяйка. Если бы кто из деревни и скользнул взглядом вверх по склону, за ветвями всё равно никого не разглядеть. Он часами сидел там неподвижно, наблюдая в бинокль за автостоянкой и домами. Фариду он велел оставаться в лощине за домом. Мальчик повиновался, но неохотно. Он ходил за Сажеруком по пятам. Сожжённый дом наводил на него страх.
— Дух её, конечно, ещё здесь, — твердил он, — дух старухи. А что, если она была ведьма?
Но Сажерук поднял его на смех. В здешнем мире нет духов. По крайней мере, они не дают о себе знать. Лощина была так хорошо укрыта от посторонних глаз, что прошлой ночью он даже решился развести там огонь. Фарид поймал кролика, он был мастер расставлять силки и, в отличие от Сажерука, не испытывал жалости к жертве. Когда в петле повисал кролик, Сажерук подходил его вынуть, только когда бедняга уже переставал дёргаться. Фарид не понимал этой жалостливости. Может быть, ему слишком часто приходилось голодать.
Какое восхищение сияло в его глазах всякий раз, когда Сажерук с помощью двух прутиков разжигал огонь! Мальчишка уже обжёг себе все пальцы, пытаясь играть с огнём. Огонь кусал его за нос и за язык, и всё же Сажерук вновь и вновь заставал мальчишку за скручиванием факелов или за вознёй со спичками. Однажды он нечаянно поджёг сухую траву, и Сажерук приподнял его и стал трясти, как нашкодившего щенка, пока слёзы не потекли.
— В последний раз говорю: огонь — зверь опасный. Он тебе не друг. Если ты с ним не совладаешь, он убьёт тебя или дымом выдаст врагу!
— Но тебе-то он друг! — буркнул Фарид упрямо.
— Чушь! Просто я с ним не вольничаю. Я учитываю направление ветра. Сто раз тебе говорить: не разводи огонь на ветру! А теперь вон отсюда! Поди поищи Гвина.
— И всё же он тебе друг! — пробормотал мальчик на ходу. — Он уж точно лучше тебя слушается, чем твоя куница.
Это была правда. Ещё бы! Куницы ведь вообще никого не слушаются. Но и огонь повиновался Сажеруку в этом мире намного хуже, чем в его родном. Там языки пламени по его слову превращались в цветы. Если их попросить, они ветвились для него во мраке, как деревья, и сыпали искрами. Их трескучие голоса то поднимались до крика, то переходили на шёпот, и они танцевали с ним. А здешнее пламя было одновременно смирным и упрямым, эти немые, чужие звери порой кусали кормящую их руку. Лишь изредка, в холодные пустые ночи наедине с огнём, Сажеруку чудился в его треске шёпот, но слов он разобрать не мог.
И всё же мальчик был, пожалуй, прав. Огонь — его друг, но как раз из-за огня Каприкорн положил на него глаз в той, другой жизни.
«Научи меня играть с огнём!» — приказал он, когда его молодцы притащили к нему Сажерука, и Сажерук повиновался. Он до сих пор раскаивался, что открыл ему так много, — ведь Каприкорн любил выпустить огонь на свободу и вновь поймать лишь после того, как тот насытится до отвала посевами, хлевами, домами, всем, что не умело быстро бегать.
— Его так и нет?
Фарид стоял, прислонившись к шершавому стволу. Он умел подкрадываться тихо, как змея. Сажерук всякий раз вздрагивал при этих внезапных появлениях.
— Нет, — сказал он. — Пока нам везёт.
В день их приезда машина Каприкорна ещё стояла на стоянке, но после обеда двое чернокурточников принялись натирать до зеркального блеска серебристый лак, и ещё до темноты хозяин выехал из деревни. Каприкорн нередко разъезжал по окрестностям — наведывался в селения на морском побережье или в один из своих фортов, как он любил выражаться, хотя, как правило, речь шла о лачужке в лесу с парой скучающих сторожей. Как и Сажерук, он не умел сам водить машину, но несколько его молодцов овладели этим искусством, хотя прав почти ни у кого из них не было, потому что для их получения нужно уметь читать.
— Так что ночью я снова туда пойду, — сказал Сажерук. — Вряд ли его не будет долго, да и Баста, надо думать, скоро вернётся.
Машины Басты не было на стоянке уже в день их приезда. Неужели они с Плосконосом все ещё лежат связанные в развалинах?
— Хорошо. Когда выходим? — По голосу Фарида было похоже, что он готов отправиться прямо сейчас. — Сразу, как зайдёт солнце? Они как раз все пойдут ужинать в церковь.
Сажерук согнал муху с бинокля.
— Я иду один. Ты останешься здесь и будешь сторожить вещи.
— Нет!
— Да. Потому что это опасно. Я хочу повидать там кое-кого, а для этого мне придётся пробраться на задний двор к Каприкорну.
Мальчик смотрел на него изумлёнными глазами. Глаза у него были чёрные и смотрели иногда так, будто им слишком многое приходилось видеть.
— Тебя это удивляет? — Сажерук криво усмехнулся. — Ты небось не думал, что у меня есть друзья в доме Каприкорна.
Мальчик пожал плечами и посмотрел в сторону деревни. На стоянку въехал запылённый грузовик. В открытом кузове стояли две козы.
— Ещё один крестьянин остался без коз, — пробормотал Сажерук. — Он правильно сделал, что отдал их, а то самое позднее сегодня вечером у него бы над дверью в хлев висела записка.
Фарид посмотрел на него вопросительно.
— Там бы стояло: «Завтра пропоёт красный петух». Это единственная фраза, которую умеют писать люди Каприкорна. Иногда они просто вешают над дверью мёртвого петуха. Это всякий поймёт.
— Красный петух? — Мальчик взглянул на него в недоумении. — Это что, такое проклятие?
— При чём тут проклятие? Ты, честное слово, не лучше Басты. — Сажерук тихо рассмеялся.
Люди Каприкорна вышли из машины. Тот, что пониже, нёс два туго набитых полиэтиленовых пакета, второй выводил коз из кузова.
— Красный петух — это огонь, пожирающий их хлева и масличные деревья. Иногда красный петух поёт в кухне, а если кто окажется особенно упрям, то и в детской. Почти у каждого есть что-нибудь, к чему он привязан всем сердцем.
Чернокурточники тащили коз в деревню. Один из них был Кокерель — Сажерук узнал его по хромающей походке. Он давно уже задавался вопросом, всегда ли Каприкорн знал о таких вот мелких делишках, или его люди работали порой в собственный карман.
Фарид поймал в горсть кузнечика и разглядывал его в щёлочку между пальцами.
— Я всё-таки пойду с тобой, — сказал он.
— Нет.
— Я не боюсь.
— Тем хуже.
После того побега Каприкорн велел установить прожекторы — перед церковью, на крыше своего дома и на автостоянке. Это, конечно, не облегчало задачу. Сажерук в первую же ночь прокрался в деревню, зачернив углём своё покрытое шрамами, слишком запоминающееся лицо.
Стражу Каприкорн тоже усилил — возможно, из-за сокровищ, которые добыл ему Волшебный Язык. Конечно, они давно были спрятаны в подвале его дома, в тяжёлых, накрепко запертых сейфах, которые там специально установили. Каприкорн был скуп. Он сторожил свои сокровища, как сказочный дракон. Иногда он доставал кольцо себе на палец, иногда — цепочку на шею приглянувшейся служанке. Изредка он посылал Басту купить новое охотничье ружьё.
