В его голосе звучало явное неодобрение. Прошло много, много времени с тех пор, как Реза сиживала в городах по ту сторону леса на рыночной площади, одетая мужчиной, с коротко остриженными волосами, потому что только письмом умела зарабатывать себе на жизнь, а это ремесло было здесь женщинам запрещено. Нарушавших запрет обращали в рабство, и так она стала в конце концов рабыней у Мортолы. Ведь не кто иной, как Сорока разоблачила ее маскарад и в награду получила право увезти ее с собой в крепость Каприкорна.
— Сажерук не сможет это прочесть, — спокойно заметил Небесный Плясун.
— Сможет. Я его научила.
Как недоверчиво все они на нее посмотрели! Буквы. Загадочные знаки, орудие богачей, занятие вовсе не для комедиантов и уж тем более не для женщин…
Только Небесный Плясун улыбнулся.
— Смотри-ка, Сажерук, оказывается, умеет читать, — тихо сказал он. — Ладно. Но я-то этого не умею. Поэтому лучше скажи мне, что ты там написала, чтобы я мог передать ему на словах, если записка пропадет. С написанными словами это легко может случиться, намного легче, чем с теми, что у меня в голове.
Реза посмотрела прямо в лицо Небесному Плясуну. «Ты слишком доверчива к малознакомым людям…» — Сажерук постоянно твердил ей это, но разве у нее был сейчас выбор? Она тихо повторила вслух то, что написала на листке:
— Дорогой Сажерук, я сейчас с Мо в лагере комедиантов, в глубине Непроходимой Чащи. Мортола и Баста отправили нас сюда, и Мортола… — тут ей изменил голос, — Мортола стреляла в Мо. Мегги тоже где-то здесь, я не знаю где, но прошу тебя: разыщи ее и приведи ко мне! Не давай ее в обиду, как старался не давать меня. Только берегись Басты! Реза.
— Мортола? Так ведь звали старуху, что жила у поджигателей?
У шпильмана, который это сказал, не было правой руки. Так наказывали воров: за кражу хлеба отрубали левую руку, за кусок мяса — правую.
— Да. Она, говорят, отравила больше людей, чем у Змееглава волос на черепе! — Небесный Плясун подтолкнул головешку в огонь. — А Баста в свое время изрезал лицо Сажеруку. Он не обрадуется, услышав эти имена.
— Но ведь Баста умер! — возразил беззубый шпильман. — Говорили, что и старуха тоже.
— Рассказывайте эти сказки детям, — сказал комедиант, сидевший к Резе спиной. — Такие, как Мортола, не умирают. Они только отправляют на тот свет других.
«Они не станут мне помогать! — подумала Реза. — Из-за того, что я назвала эти имена». Единственный, кто смотрел на нее немного приветливее, был человек в черно-красном костюме огнеглотателя. Небесный Плясун все еще пристально вглядывался в ее лицо, словно никак не мог решить, как к ней отнестись — к ней и к ее письму. Но потом все же вытянул из ее пальцев записку и сунул в мешок у себя на поясе.
— Ладно, я доставлю Сажеруку твое письмо, — сказал он. — Я знаю, где его искать.
Он ей поможет. Реза не верила своим ушам.
— Спасибо тебе. — Она поднялась, покачиваясь от усталости. — Как ты думаешь, когда он получит письмо?
Небесный Плясун потер колено.
— Сперва должна пройти моя нога.
— Конечно.
Реза проглотила просившуюся на язык мольбу доставить письмо поскорее. Только не настаивать, а то он может и вовсе передумать, и кто тогда отыщет ей Сажерука. Одна из головешек в костре раскололась, и под ноги Резе посыпались горячие искры.
— Мне нечем заплатить тебе, — сказала она. — Но, может быть, ты возьмешь вот это.
Она сняла с пальца обручальное кольцо и протянула Небесному Плясуну. Беззубый уставился на золото с такой жадностью, словно готов был выхватить его, но Небесный Плясун покачал головой.
— Нет, не думай даже, — сказал он. — Твой муж болен, и расставаться сейчас с обручальным кольцом — плохая примета.
Плохая примета. Реза поскорее надела кольцо обратно на палец.
— Да, — пробормотала она. — Да, ты прав. Благодарю тебя. Благодарю от всего сердца!
Она собралась уходить.
— Эй, ты! — Шпильман, сидевший к ней спиной, теперь смотрел на нее. На правой руке у него было только два пальца. — Твой муж… У него темные волосы. Темные, как кротовый мех. И роста он высокого, очень высокого.
Реза недоумевающе уставилась на него.
— И что?
— И потом — шрам. На том самом месте, что называют песни. Я сам видел. Каждый знает, как он его получил: его покусали псы Змееглава, когда он охотился в окрестностях Дворца Ночи и уложил оленя, белого оленя, из тех, которых никто не смеет убивать, кроме самого Змееглава.
О чем он говорит? Реза вспомнила слова Крапивы: «И было бы умно с твоей стороны не дать им заметить шрам у него на руке».
Беззубый засмеялся:
— Вы только послушайте Двупалого. Он воображает, что у нас в пещере лежит сам Перепел. С каких пор ты веришь в детские сказки? А птичья маска у него при себе?
— Почем я знаю? — откликнулся Двупалый. — Это ж не я его сюда принес. Но это он, вот увидите.
Реза почувствовала на себе пристальный взгляд огнеглотателя.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала она. — Я не знаю, кто такой Перепел.
— Вот как? — Двупалый потянулся за лютней, лежавшей рядом с ним на траве.
Реза никогда не слышала песню, которую он затянул тихим голосом.
Из темного леса приходит светлая надежда,
Отравляя жизнь князьям.
Волосы его черны, как кротовый мех,
Вельможи перед ним дрожат.
Он укрывает свое лицо перьями,
Украденными у перепела,
Он судит убийц,
Водит за нос княжеских шпионов.
Он охотится на их дичь,
Ворует их золото,
Но, когда они его клянут,
Он исчезает — призрак,
Который они напрасно ищут.
Как они все уставились на нее! Реза попятилась.
— Мне пора обратно, к мужу, — пробормотала она. — Эта песня… она не про него, честное слово.
Возвращаясь в пещеру, она спиной чувствовала их взгляды. «Забудь о них, Реза! — приказала она себе. — Сажерук получит твое письмо, все остальное не важно».
Женщина, сидевшая на ее месте, молча поднялась и легла рядом с остальными. Реза пошатнулась от усталости, опускаясь на устланный листвой пол. Из глаз хлынули слезы. Она утерла их рукавом и зарылась лицом в ткань, пахшую так знакомо… домом Элинор… старым диваном, на котором она сиживала с Мегги, рассказывая ей об этом мире. Она вдруг разрыдалась вслух и, испугавшись, что ее рыдания разбудят спящих, поспешно зажала рот рукой.
— Реза? — донесся до нее слабый шепот.
Она подняла голову. Мо смотрел на нее.
