— Слуги рассказывают, что мать Брианны поет даже лучше, чем она сама. Они говорят, что от ее пения плачут камни и распускаются цветы.
Уродина провела рукой по лицу, там, где еще недавно так ярко полыхало родимое пятно.
— Да, мне тоже рассказывали что-то в этом роде. — Фенолио проводил ее до двери.
— Говорят, раньше она пела даже в замке моего отца, но я в это не верю. Мой отец никогда не впускал комедиантов в ворота, он разве что вешал их перед ними.
«Да, потому что ходили слухи, будто ваша матушка изменяла ему с комедиантом», — подумал Фенолио, открывая перед ней дверь.
— Брианна уверяет, что ее мать не поет больше, потому что боится принести своим пением несчастье тем, кого любит. Так будто бы случилось с отцом Брианны.
— Да, я тоже об этом слышал.
Виоланта вышла в коридор. Даже вблизи ее родимого пятна почти не было видно.
— Вы пошлете к ней гонца завтра утром?
— Когда пожелаете, — сказал Фенолио.
Она посмотрела в глубь темного коридора:
— Брианна никогда не говорит о своем отце. Одна повариха сказала, что он огнеглотатель. Она говорит, что мать Брианны очень его любила, но один из поджигателей, который тоже в нее влюбился, исполосовал огнеглотателю лицо ножом.
— Эту историю мне тоже приходилось слышать. — Фенолио задумчиво посмотрел на нее. История Сажерука с ее сладостью и горечью была, конечно, по вкусу Виоланте.
— Говорят, мать Брианны отвела его к цирюльнику и оставалась с ним, пока лицо у него не зажило.
Какой отсутствующий у нее голос, будто она затерялась среди слов, его, Фенолио, слов.
— Но все же он ее бросил. — Виоланта отвернула лицо. — Напишите ей! — отрывисто сказала она. — Напишите сегодня же вечером.
И она пошла прочь в своем черном платье, так поспешно, словно ей вдруг стало стыдно за свой приход.
— Розенкварц, — сказал Фенолио, прикрыв за ней дверь, — неужели у меня получаются только несчастливцы и злодеи, как ты думаешь?
Но стеклянный человечек все еще спал, а рядом с ним чернила капали с пера на пустой пергамент.
47
РОКСАНА
Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.
Уильям Шекспир. Сонет 130
[14]
Фенолио ожидал Роксану в той комнате замка, где обычно принимали просителей, людей из народа, рассказывавших управляющим Козимо о своих горестях в присутствии писца, заносившего их жалобы на бумагу (пергамент был для такого употребления слишком дорог). Затем их отсылали, пообещав, что герцог когда-нибудь займется их делом. При Жирном Герцоге это случалось редко, разве что по особому ходатайству Виоланты, так что подданные привыкли разрешать свои споры сами, иногда насилием и кровью, иногда миром, в зависимости от темперамента и обстоятельств. Козимо, надо надеяться, скоро это изменит…
— Что я тут делаю? — пробормотал Фенолио, оглядывая высокую и узкую комнату.
Он был еще в постели (куда более удобной, чем в каморке Минервы), когда к нему явился посланец Уродины. Виоланта сожалеет о причиненном беспокойстве, но вынуждена просить его, поскольку никто другой не сумеет подобрать верных слов, побеседовать с Роксаной вместо нее. Замечательно. Так поступают власть имущие — перекладывают неприятные задачи на других. Но с другой стороны… Ему давно хотелось поглядеть на жену Сажерука. Действительно ли она так красива, как он ее описал?
Фенолио со вздохом опустился в кресло, где обычно сидел управляющий Козимо. С тех пор как герцог вернулся, просителей в замок стало приходить столько, что в будущем их решено было принимать только два дня в неделю. У их повелителя были сейчас другие заботы, кроме жалобы крестьянина, у которого сосед украл свинью, иска сапожника, которому торговец продал негодную кожу, и горестей швеи, которую муж каждый вечер избивал, вернувшись домой пьяным. Конечно, в каждом городе был судья, в чьи обязанности входило разбирать тяжбы, но репутация у этих чиновников была, как правило, плохая. Закон, говорили по обе стороны Непроходимой Чащи, всегда на стороне того, кто наполнит золотом карман судьи. И потому те, у кого золота не было, шли в замок, к герцогу с лицом ангела, не понимая, что ему сверх головы хватает забот с военными приготовлениями.
Роксана вошла в комнату с двумя детьми: девочкой лет пяти и мальчиком постарше — очевидно, братом Брианны Йеханом, тем самым, которому выпадала иногда сомнительная честь играть с Якопо. Нахмурившись, смотрела она на гобелены, украшавшие стены. На них были изображены подвиги Жирного Герцога в его молодые годы. Единороги, драконы, белые олени… Герцогское копье, похоже, не знало промаха.
— М-м… почему бы нам не спуститься в сад? — предложил Фенолио, заметив ее осуждающий взгляд, и поскорее поднялся с герцогского кресла.
Она была, пожалуй, даже красивее, чем он представлял себе, когда писал. Но ведь не зря же он так долго искал отборные, наилучшие слова для той сцены в «Чернильном сердце», где Сажерук впервые встречает Роксану. И все же, увидев ее вдруг перед собой наяву, Фенолио почувствовал себя влюбленным, как глупый мальчишка. «Черт возьми, Фенолио! — обругал он самого себя. — Ты сам же ее придумал, а теперь таращишься на нее так, словно никогда в жизни не видел женщины!» Хуже того — от Роксаны это, кажется, не укрылось.
— Да, пойдемте в сад! Я много о нем слышала, но видеть никогда не приходилось, — ответила она с улыбкой, от которой голова у Фенолио окончательно пошла кругом. — Или вы сперва расскажете, о чем хотели со мной поговорить? Из вашего письма я поняла только, что речь пойдет о Брианне.
О чем он хотел с ней поговорить — ха! Он проклинал в душе ревность Виоланты, неверное сердце Козимо и самого себя заодно.
— Пойдемте сперва в сад, — сказал он.
Может быть, на свежем воздухе ему легче будет передать ей поручение Уродины.
Конечно, это оказалось не так.
Как только они вышли из замка, мальчик побежал искать Якопо, но девочка осталась с Роксаной. Она цеплялась за ее руку, пока та переходила от растения к растению, а Фенолио безуспешно пытался вымолвить хоть слово.
— Я знаю, зачем меня сюда позвали, — сказала Роксана, когда он в десятый раз собирался начать свою речь. — Сама Брианна мне ничего не рассказывала и не расскажет. Но служанка, подающая завтрак Козимо, часто приходит ко мне за советом и лекарством для своей больной матери, и она рассказывала мне, что Брианна почти не покидает его покоев. Даже ночью.
