Питер тихо усмехнулся и покачал головой, а я смотрела вниз и глупо смеялась.
– Ты сумасшедший, – сказала я.
Мэтт открыл глаза и улыбнулся. Его глаза отличались от глаз Питера. Они были глубокого синего цвета – цвета октябрьского неба.
– Если и нет, то до конца сегодняшнего дня точно им стану, – сказал он. – Потому что мистер Губерт меня с ума сведет.
Питер протянул руку и вытащил Мэтта на ноги.
– Ну, так постарайся не бесить его. Просто делай, что он скажет.
– Ты же знаешь, мне не очень это удается.
Мэтт стряхнул со своей джинсовой куртки остатки травы.
Вдруг почувствовав прилив энергии, я вытянула ноги, откинулась в качелях и начала раскачиваться. Мэтт стал раскручивать качели все сильнее и сильнее – и вот я уже описываю виражи на высоте.
– Выше! – закричала я.
Мэтт толкнул сильнее. Веревка заскрипела на толстой ветке дуба. Листья трепетали.
– Готов поспорить, я тебя раскручу так, что ты сможешь до самого верха дерева дотронуться!
Питер окинул канат обеспокоенным взглядом.
– Не переусердствуй, – сказал он. – А то ветка сломается.
– Нет, не сломается, – ответил Мэтт.
– Нет, сломается, – начал спорить Питер.
Мэтт схватился за шину и остановил качели.
– Давайте тогда пойдем на озеро, – сказал он, затем посмотрел вниз и заметил пятно от травы у себя на коленке. – Черт, папа меня убьет.
– Принести губку? – предложил Питер.
– Неа. Фиг с ним. Так что скажете? Пойдем?
Питер ответил за нас обоих:
– Родители не разрешают нам ходить на озеро так поздно.
Чтобы попасть к озеру, нужно было десять минут карабкаться по лесу, и с этим старшие не шутили.
– Ну же, – сказал Мэтт. – Родители Коры и мой папа уверены, что мы здесь, а ты можешь сказать маме, что мы идем к Коре. Все равно они ни за что не догадаются.
Он был прав. Скорее всего родичи бы ничего не поняли. День был безветренным. Наверное, озеро сейчас как зеркало.
– Сегодня последний день каникул, – осторожно намекнула я.
Питер уверенным тоном произнес:
– Нет. Так нельзя. Мы влипнем.
– Нет, если предки не узнают, – заявил Мэтт.
– Но они могут узнать, – ответил Питер.
Мэтт пожал плечами и, зацепившись ногами за ветку, свесился вниз. Концы его волнистых волос задевали стебли травы.
– Моему папе уж точно все равно.
С этим я не согласилась. Нас бы с Питером отругали, а вот папа Мэтта точно отлупил бы его как следует.
Мы обычно никогда такое не обсуждали, потому что отец Мэтта рано овдовел и воспитывал детей в одиночку. С тех пор как Мэтту исполнилось семь – тогда его мать упала с лестницы и сломала шею. Люди шушукались. Они сказали, что ее голова вывернулась в обратную сторону.
Мой отец был городским врачом, и когда маму Мэтта привезли на «Скорой» в больницу, папа первым ее осмотрел. Но он никогда мне об этом не рассказывал. А меня после этого еще долго мучили кошмары. У матери Мэтта были длинные черные волосы, алые губы, густые ресницы над огромными голубыми глазами. Она всегда улыбалась и была такой красивой. Когда она погибла, я стала бояться потерять собственную мать.
– Так что, пойдем на озеро, или как? – спросил Мэтт, по-прежнему свешиваясь с дерева.
– Нет, – сказал Питер. – Нам завтра в школу.
Мэтт подался вперед и вскочил на ноги.
– Ну и зря. Прекрасный ведь вечер! Наверняка озеро сейчас как зеркало.
* * *
Вот такой вот была наша троица, Софи. Мэтт и Питер были моими лучшими друзьями.
Теперь я понимаю, что на самом деле наше трио держалось исключительно на мне. Сомневаюсь, что они были бы друзьями, не будь меня рядом. Все-таки Мэтт с Питером были слишком разными.
* * *
С того вечера прошло где-то пару лет.
Как-то вечером я готовилась к контрольной по математике. Потратив больше часа на решение различных задач из учебника, я решила, что к контрольной готова.
Закрыла учебник и потерла саднящие глаза, а затем спрыгнула с кровати, подошла к открытому окну и вдохнула соленый морской бриз. Где-то далеко солнце погружалось в океан, и волны на горизонте казались кипящей в чайнике водой. Я смотрела на парусник, проплывающий через залив, и мечтала, чтобы вместо своей душной комнаты оказалась на отцовской яхте.
И тут в глаза мне бросилось знакомое ярко-красное пятно. Это был Мэтт в своей осенней куртке и джинсах. В гордом одиночестве. Я точно застала его за написанием какого-нибудь рассказа.
Я вздохнула. Уж кому-кому, а Мэтту-то уж точно сейчас стоило бы готовиться к контрольной по математике. Этот предмет ему категорически не давался, самый ненавистный из всей школьной программы.
Отвернувшись от окна, я натянула голубой кашемировый свитер и спустилась по лестнице. Через мгновение я уже пересекла пляж и вскарабкалась на камни.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я, заметив небольшой блокнот на коленях у Мэтта и ручку в его руке. – Лучше б ты к математике готовился.
Я оправила юбку и села рядом.
– Уже пробовал, – сказал Мэтт. – Но примерно через пятнадцать минут мне показалось, что моя голова вот-вот взлетит на воздух.
– Все настолько плохо?
– Да.
Мы опустили взгляды на воду.
– И вместо математики ты пришел сюда. Понимаю тебя.
Со стороны бухты дул мягкий ветерок. Медленно и лениво перекатывались волны, пенясь, словно мыльный раствор, когда разбивались о темный песок пляжа, и тут же отступали.
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула знакомые запахи, которые уже давно стали частью моей жизни, – аромат морской соли и водорослей, влажных скал и выброшенных на берег моллюсков и медуз.
– Везет тебе – учеба легко дается, – сказал Мэтт, обхватив колени руками. – Ты всегда хорошо училась. Хотел бы я быть таким умным, как ты. Может быть, тогда мой папа так не ругался бы.
– Просто ты лучше соображаешь в других вещах.
– Например?
Я взглянула на блокнот.
Мэтт тоже посмотрел на него и тут же захлопнул.
– О чем на этот раз? – спросила я.
Он откинулся назад.
– О парне, который очень плохо учится.
Я расхохоталась.
– Надо было мне догадаться. И чем заканчивается?
– Он бросает школу.
– О нет! – Я изобразила ужас.
