Том кажется спокойным, но Мэлори понимает: это обманчивое впечатление.
– Мэлори! – зовет он.
– Что?
– Тебе что-нибудь нужно?
– Воды, Том. А еще… Музыка не помешает.
– Музыка?
– Да. Какая-нибудь спокойная, мелодичная, чтобы…
Чтобы заглушить звуки, которые мое тело издаст на деревянном полу чердака.
– Концерт для флейты подойдет.
– Ясно, – отзывается Том. – Я принесу.
Лестница у Мэлори за спиной. Том спускается на первый этаж, и Мэлори сосредоточивает внимание на Олимпии. Сонливость не проходит. Рядом, буквально в шаге от Мэлори, на бумажном полотенце лежит нож с острыми зубчиками. Шерил только что макнула его в воду.
– Боже! – вдруг кричит Олимпия.
Феликс опускается на колени и берет ее за руку.
Мэлори наблюдает за ними.
«Такие люди отвечают на объявления в газетах, – думает Мэлори. – Такие люди выживают вопреки всему».
В душе воцаряется умиротворение, но только на миг. Мэлори понимает: долго оно не продлится. Лица соседей одно за другим мелькают перед ее мысленным взором. Каждого из них она почти любит.
«В чем, в чем, а в храбрости нам не откажешь».
– Боже! – кричит Олимпия.
Шерил тут же подбегает к ней.
Однажды, когда Том искал рулетку, Мэлори смотрела на чердак, стоя у основания лестницы. Наверх она прежде не поднималась. Сейчас, тяжело дыша, она разглядывает занавес на единственном окне и содрогается. Даже чердак защитили. Его почти не используют, а одеяло понадобилось. Взгляд скользит по деревянной раме, по обшивке стен, по скошенному потолку, по коробкам с вещами Джорджа. Вот высокая стопка одеял. Вот еще один пластиковый контейнер. Вот старые книги. Вот старая одежда. Возле одежды кто-то стоит.
Это Дон.
У Мэлори первая схватка.
Том приносит стакан воды и маленький кассетник.
– Вот, Мэлори, нашел.
Из маленьких колонок звучат скрипки. Мэлори очень довольна.
– Спасибо, – говорит она.
Вид у Тома усталый. Глаза опухли, толком не открываются. Похоже, он спал не больше часа.
Мэлори чувствует спазм невероятной силы. Кажется, талию стиснули медвежьим капканом.
Голоса доносятся из-за спины или с первого этажа? Голос Шерил. Голос Джулса. Кто на чердаке, кто внизу, Мэлори не разобрать.
– Господи! – кричит Олимпия.
Рядом с ней Том. Рядом с Мэлори Феликс.
– Ты справишься! – уверяет Мэлори Олимпию.
Гремит гром. Дождь барабанит по крыше. Именно таких звуков хотелось Мэлори. Внешний мир созвучен ее внутренним ощущениям. Он угрожающий, зловещий, недобрый. Соседи выныривают из теней, потом снова исчезают. Ступени скрипят. Появляется кто-то новый. Это Джулс. Том говорит ему, что у Олимпии дело идет быстрее, чем у Мэлори. Гром грохочет, а когда сверкают молнии, Мэлори видит Дона. Лицо у него угрюмое, глаза запали, веки набрякли.
Живот распирает просто нестерпимо. Тело словно подчиняется собственной воле, отвергает призывы разума успокоиться.
Мэлори вскрикивает. Шерил бросается от Олимпии к ней. Мэлори даже не знала, что Шерил здесь, на чердаке.
– Ужас какой! – шепчет Олимпия.
Мэлори представляет себе женщин на велосипедах-тандемах, женщин, настроенных на ритм друг друга. Сколько они с Олимпией говорили о том, кто родит первой, однако ни та, ни другая даже в шутку не предполагали, что будут вместе корчиться в схватках.
Что бы Мэлори ни отдала за роды в нормальных условиях!
Снова гремит гром.
На чердаке потемнело. Том приносит вторую свечу, зажигает и ставит на пол слева от Мэлори. В мерцающем пламени Мэлори видит Феликса и Шерил, а вот Олимпию не разглядеть. Ее голова и грудь скрыты дрожащими тенями.
За спиной у Мэлори кто-то спускается по лестнице. Это Дон? Вытягивать шею не хочется. Через освещенную зону проходит Том, за ним Феликс (вроде он), за ним Шерил. Соседи, как призраки, мечутся между Олимпией и Мэлори.
Дождь еще сильнее стучит по крыше.
С первого этажа вдруг доносится шум. Мэлори кажется, что она слышит крик. У нее слуховые галлюцинации?
Кто там ругается?
Да, судя по звукам, там ссора.
Сейчас Мэлори об этом думать не хочет. И не будет.
Она кричит. Перед ней неожиданно возникает Шерил.
– Мэлори, сожми мою руку. Сильно жми, ломай!
«Зажгите нормальный свет! – хочет закричать Мэлори. – Вызовете доктора! Примите у меня роды!»
Вместо этого она лишь кряхтит в ответ.
Роды начались. Вопрос «когда?» отпал.
«Теперь я стану видеть иначе? Я же видела все через призму беременности. И дом, и соседей, и мир вообще. Через призму беременности я воспринимала первый выпуск новостей о тварях, через призму беременности я воспринимала последний выпуск новостей. Были шок, злость, навязчивые идеи. Когда тело вернет себе форму, я и видеть начну иначе?»
Каким покажется Том? А его мысли?
– Мэлори! – кричит из мрака Олимпия. – Я не справлюсь!
Шерил убеждает, что она справится, мол, осталось совсем немного.
– Что творится внизу? – вдруг спрашивает Мэлори.
Дон на первом этаже. Мэлори слышит его крики. Джулса она тоже слышит. Да, Джулс и Дон ругаются в зале под чердаком. Том с ними? А Феликс? Нет. Феликс выступает из мрака и берет ее за руку.
– Мэлори, у тебя все хорошо?
– Нет, – отвечает она. – Что творится внизу?
– Не знаю, – после небольшой паузы отвечает Феликс. – У тебя есть дела поважнее, чем беспокоиться о тех, кому поцапаться приспичило.
– Дон скандалит?
– Мэлори, не думай об этом.
Дождь льет сильнее. Слышно, как о крышу ударяется каждая капля. Мэлори поднимает голову и перехватывает взгляд Олимпии.
Тут Мэлори улавливает другой звук. Не шелест дождя, не ругань, не суету на первом этаже, а другое. Что-то мелодичнее скрипок.
Что это?
– Мать вашу! – орет Олимпия. – Ну сколько можно! Хватит!
Мэлори все труднее дышать. Ребенок словно перекрывает ей воздух, пытается заползти в горло.
Том здесь, рядом с ней.
– Мэлори, прости меня.
Она поворачивается к нему. Выражение лица Тома, его взгляд она запомнит на долгие годы.
– За что мне тебя прощать? За то, как я рожаю?
Том кивает. Глаза у него грустные. Оба понимают: извиняться ему не за что. Оба понимают: ни одна женщина не должна рожать на душном чердаке жилища, которое зовет домом лишь потому, что не может уйти.
