— Кто дядя? — спросила Поппи своим звон ким писклявым голоском.
Лина отвернулась от жалкого зрелища.
— Пойдем, Поппи. Дядя бедненький, ему плохо. Давай не будем на него глазеть.
Они пошли дальше в сторону Найт–стрит, миновали Грингейт–сквер. Человек со свалявшимися, как войлок, волосами сидел на земле скрестив ноги и играл на флейте, сделанной из водопроводной трубы. Пятеро или шестеро Верных стояли вокруг флейтиста, хлопали в ладоши и пели:
Он придет! Он придет! Скоро, скоро Он придет!
«Кто придет?» — мелькнуло в голове у Лины, но она не стала останавливаться и спрашивать.
Еще два квартала — и они на месте. У магазина не было никакой вывески. А ведь полагается, чтобы обязательно была, подумала Лина.
Витрина была темной, и сначала девочке показалось, что лавка закрыта. Но когда она толкнула дверь, дверь открылась и звякнул колокольчик, висевший у косяка. Из темноты магазина появился черноволосый человек и оскалил в улыбке большие зубы.
— Слушаю вас, — сказал он.
Лина сразу же узнала его. Это он передал ей послание для мэра в первый день ее работы. Как его — Хупер? Нет, Лупер, вот как.
— Не бывает ли у вас в продаже карандашей? — спросила Лина.
Что–то не похоже, что бывают. Полки магазина были совершенно пусты, если не считать нескольких пачек исписанной бумаги. Поппи, которой надоело сидеть на спине, завозилась и, кажется, собралась захныкать.
— Иногда бывают, — сказал Лупер. Поппи действительно захныкала.
— Ладно–ладно, — сказала Лина. — Давай–ка слезай.
Она ссадила малышку на пол, и та сразу же отправилась исследовать лавку, ковыляя на своих неуверенных ножках.
— Я бы хотела взглянуть, — сказала Лина. — Покажите мне цветные карандаши. Если они у вас есть, конечно.
— Несколько штук имеется, — хмыкнул Лупер. — Но это довольно дорогое удовольствие. — Он снова ухмыльнулся, еще раз продемонстрировав свои торчащие во все стороны зубы.
— Можно посмотреть?
Лупер удалился в заднюю комнату и вскоре вернулся, держа в руках маленькую коробку. Он поставил ее на прилавок и откинул крышку. Лина наклонилась, чтобы взглянуть поближе.
В коробке лежала по меньшей мере дюжина карандашей — красный, зеленый, синий, фиолетовый, желтый, оранжевый… Их еще ни разу не точили, и на одном конце у каждого был ластик. Сердце Лины сильно забилось.
— Сколько они стоят? — спросила она.
— Боюсь, для тебя дороговато, — высокомерно сказал продавец.
— А я боюсь, что в самый раз, — парировала Лина. — Я, между прочим, уже работаю.
— Ладно–ладно, — примирительно сказал Лупер. — Не надо обижаться. — Он взял из коробки желтый карандаш и повертел его. — Любой карандаш — пять долларов.
Пять баксов?! Да за семь можно было купить шерстяную кофту — пусть старую и всю в заплатах, но все еще теплую.
— Это слишком дорого! — сказала Лина. Продавец пожал плечами и закрыл коробку.
— Подождите, — поспешно сказала Лина. — Может быть… — Она лихорадочно думала. — Дайте мне еще раз на них взглянуть.
Продавец снова открыл коробку, и Лина склонилась над карандашами. Она взяла из коробки один. Он был ярко–синий, и в центре его плоского кончика виднелась темная точка грифеля. Розовый ластик держался в сияющей металлической муфте. Как же это красиво! «Я куплю только один, — уговаривала себя Лина. — А потом скоплю еще немного денег и тогда уже куплю бабушке кофту. В следующем месяце, обещаю».
— Ну, решай, — сказал Лупер. — У меня есть и другие клиенты, которые этим делом интересуются. Ты берешь?
— Хорошо, я возьму один. Нет, погодите… Чувство, которое испытывала сейчас Лина, было похоже на голод. Она хорошо знала это чувство — когда рука, словно независимо от твоей воли, тянется к кусочку пищи. Слишком сильное чувство, противостоять ему было невозможно.
— Я покупаю два, — сказала Лина, и в глазах у нее померкло от ужаса: да что же это она вытворяет? Ей показалось, что она сейчас грохнется в обморок.
— Какие? — нетерпеливо спросил продавец.
В маленькой коробочке карандашей сосредоточилось больше красок, чем во всем городе. Цвета Эмбера были скудны и однообразны — серые здания, серые улицы, черное небо; одежда горожан в результате долгого ношения выцвела до грязно–зеленого, ржаво–красного и серо–голубого. Но эти карандаши… Их цвет был таким же ярким и чистым, как цвет листвы и цветов в оранжерее.
Рука Лины замерла над коробкой.
— Я возьму голубой, — сказала она, — и… желтый. Нет, погодите…
Продавец вздохнул.
— Голубой и зеленый, — выпалила Лина. — Я покупаю голубой и зеленый.
Она взяла из коробки два карандаша, затем достала из кармана куртки деньги и протянула их продавцу. Карандаши теперь были ее собственностью, и Лина ощутила неистовую, дерзкую радость. Она отвернулась от прилавка и только тут заметила, что малышки нигде нет.
— Поппи, — позвала она громко, и сердце ее упало. — Вы не видели мою сестренку? Она вышла на улицу? Куда она пошла?
Лупер равнодушно пожал плечами:
— Не обратил внимания.
Лина вылетела из лавки и посмотрела налево, потом направо. На улице было много людей, были и дети, но Поппи не было. Она схватила за рукав проходившую мимо старую женщину:
— Вы не видели маленькую девочку, совсем малышку, одну? В зеленой курточке с капюшоном?
Старуха тупо посмотрела на нее и покачала головой.
— Поппи! — позвала Лина. — Поппи! — Ее голос сорвался на крик.
Не мог же маленький ребенок уйти далеко, подумала она. Может быть, она отправилась к Грингейт–сквер, где всегда много народу? Лина пустилась бежать.
И тут огни фонарей моргнули, потом зажглись снова, неуверенно замерцали… И на город обрушилась тьма. Лине показалось, что перед ней внезапно выросла стена. Она споткнулась, с трудом удержалась на ногах и замерла на месте. Она абсолютно ничего не видела.
На улице раздалось несколько тревожных возгласов, а потом наступила полная тишина. Лина вытянула вперед руки. Что это перед ней? Стена? Улица? Ледяной ужас проник в ее сердце. «Надо просто постоять немного на месте», — сказала она себе. Огни через несколько секунд снова зажгутся, они всегда зажигаются. Лина представила себе, как Поппи тихо плачет где–то во мраке, и почувствовала, как у нее слабеют ноги. «Я должна найти ее».
Лина осторожно шагнула вперед. Никакого препятствия перед ней не оказалось, и она сделала еще шаг. Пальцы ее правой руки уперлись во что–то твердое. Она повернулась чуть левее, ведя рукой вдоль стены дома, сделала еще один осторожный шаг, ощупывая пространство перед собой, и внезапно ее рука снова провалилась в пустоту. Что это, Дэдлок–стрит? Или она уже миновала Дэдлок–стрит? Лина попыталась вызвать в воображении план города, но не смогла: темнота, казалось, затопила не только улицы, но и ее рассудок.
