Более того, фонд настаивал, чтобы инвесторы вкладывали средства по крайней мере на три года – почти неслыханный случай замораживания капитала хеджевыми фондами. Это замораживание не было необоснованным: если бы отличающийся непостоянством рынок повел себя враждебно по отношению к фонду, LT располагала бы своего рода подушкой безопасности в виде долгосрочного капитала. Новый фонд желал быть банком, который мог сказать вкладчикам: «Приходите завтра». Помимо прочего, введение такого правила означало, что LT просит инвесторов об огромном доверии, особенно потому, что Джей-Эм не мог предъявить инвесторам формальную историю былых успехов. Как раз в это время стало известно то анекдотическое обстоятельство, что Группа арбитражных операций, бывшая источником большей части недавних доходов Salomon, не огласила собственные прибыли. Даже те инвесторы, которые могли подозревать, что именно заработала Группа арбитражных операций, не имели понятия, что она это сделала. Механизм процесса, его, так сказать, «болты и гайки»: модели, спреды, экзотические ПФИ – все это было слишком туманно. Более того, с момента, как Комиссия по ценным бумагам и биржам применила санкции в отношении фигурантов дела Мозера, перспектива заниматься инвестициями совместно с Меривезером вызывала у многих бизнесменов большие сомнения.
Когда компания Merrill Lynch начала разрабатывать стратегию привлечения денег, старая команда Джей-Эм стала стремительно покидать Salomon. Эрик Розенфелд ушел из Salomon в начале 1993 года. За ним последовал Виктор Хагани, иранский сефард. Хагани удостоился овации, объявив о своем уходе в торговом зале Salomon. В июле из Salomon ушел Грег Хокинс. Хотя Меривезеру недоставало еще Хилибранда (тот колебался, до поры уступая отчаянным просьбам Salomon, умолявшей его остаться), ядро команды высококлассных трейдеров, вместе с которыми Меривезер вынашивал свои амбициозные планы, было собрано. Джей-Эм все еще питал особые чувства к своим бывшим коллегам и сделал трогательный жест, предложив место почетного председателя Гутфрåнду, поверженному шефу Salomon, на том условии, что он прекратит свою ожесточенную борьбу с Salomon за невыплаченные гонорары. Хотя усилия Гутфрåнда оставались незамеченными, он сыграл ключевую роль в успехе Группы арбитражных операций, выполняя роль тормоза, который блокировал периодически возникавшее у трейдеров стремление переходить пределы разумного. Но Гутфрåнд не стал играть эту роль в новом проекте Меривезера, и теперь Джей-Эм предстояло самому обуздывать своих учеников.
В любом случае создатель LT нуждался в более эффективном и эффектном магическом средстве, чем то, что могли дать ему Гутфрåнд или его собственные талантливые, но малоизвестные и «нераскрученные» специалисты по арбитражным операциям. Меривезеру было необходимо неоспоримое, решающее преимущество, способное оправдать его дерзкие планы в глазах инвесторов. Он должен был заново сформировать свою группу и представить ее не просто как хорошую команду торговцев облигациями, но подать дело так, чтобы стало ясно: речь идет о значительном и величественном предприятии в мире финансов. В этой ситуации (если только он хотел собрать 2,5 миллиарда долларов) нельзя было привлекать в качестве консультанта какого-нибудь неизвестного профессора. Подходящую кандидатуру Меривезер обнаружил на олимпе академической науки. Преподававший в Гарварде Роберт Мертон был ведущим ученым в области финансов, многие из коллег считали его гением. Он подготовил несколько поколений трейдеров Уолл-стрит, включая и Эрика Розенфелда. В 1980-х годах Розенфелд убедил Мертона стать консультантом Salomon, поэтому ученого уже связывали добрые отношения с Группой арбитражных операций. Более существенным было то, что имя Мертона тотчас открывало двери не только в Америке, но и в Европе и в Азии.
Мертон был сыном видного социолога из Колумбийского университета. Роберт Мертон-старший изучал социальное поведение ученых. Вскоре после рождения сына Мертон-отец сформулировал идею «автоматически сбывающегося пророчества» (self-fulfilling prophecy). Иллюстрировать это явление, по его мнению, мог массовый «набег» на банк вкладчиков, движимых страхом перед дефолтом, – эту картину вполне допустимо считать предсказанием судьбы Мертона-сына
[36]. Молодой Мертон (он вырос в Хастингсон-Хадсон, пригороде Нью-Йорка) обнаружил склонность применять системный подход ко всему, за что бы ни брался. Страстный поклонник бейсбола и автомобилей, он начал со старательного заучивания средних показателей игроков, а затем технических характеристик практически каждого американского автомобиля
[37]. Позже, в период увлечения игрой в покер, он будет таращиться на лампочку, чтобы подать своим ученикам сигнал о продолжении игры и рассеять внимание тех, против кого он играл. Как будто соревнуясь с учеными – объектом наблюдения его отца, он уже был тем, о ком будущий автор скажет: он «во всем вокруг себя искал порядок»
[38].
Когда Мертон был еще студентом Калифорнийского технологического института, в нем проявился интерес к инвестированию. Он часто приходил в местную брокерскую контору к 6.30 утра, когда открывались рынки Нью-Йорка, чтобы несколько часов поиграть на бирже и наблюдать за рынком. По счастью, Мертон перевелся в Массачусетский технологический институт, чтобы заняться экономическими исследованиями. В конце 1960-х годов экономисты только начинали превращать финансы в математическую дисциплину. Мертон, работавший под крылом прославленного Пола Сэмюэлсона, открыл ни много ни мало новую научную область. Прежде экономисты конструировали модели, описывавшие, как в любой определенный момент времени выглядит рынок (или как он должен выглядеть согласно теории). Мертон сделал поистине ньютоновский шаг вперед, моделируя цены в ряду бесконечно малых моментов. Он назвал это финансированием в режиме непрерывного времени. Много позднее Стэн Джонас, специалист по ПФИ, работавший во французской компании Societe Generale, заметит: «Практически все остальное в области финансов было лишь примечанием к тому, что в 1970-х годах сделал Мертон». Голубые листки его лекций, размноженные на ризографе, стали драгоценной реликвией.
В начале 1970-х Мертон занялся проблемой, которая была частично решена двумя другими экономистами, Фишером Блэком и Майроном Скоулсом
[39], – выведением формулы определения корректной цены фондовых опционов. Мертон понял, в чем заключается глубинная связь между опционом и относящимися к нему ценными бумагами. С помощью изящной математической завитушки ему удалось собрать этот пазл до конца. Решив задачу, он не спешил публиковать свои результаты и ждал, пока его собратья-конкуренты опубликуют свои собственные, что было весьма предупредительно по отношению к соперникам. Поэтому модель получила известность под именами Блэка и Скоулса. Отсутствие для опционов действующего рынка в то время могло беспокоить очень немногих людей. Однако обстоятельства сложились так, что за месяц до опубликования формулы Чикагская опционная биржа начала составлять листинг торгуемых опционов на акции. Вскоре компания Texas Instruments поместила следующее объявление в «The Wall Street Journal»: «Теперь вы можете найти значение Блэка-Скоулса, используя… наш калькулятор»
[40]. Бесспорно, это стало началом революции ПФИ. Никогда прежде профессора не оказывали такого влияния на Уолл-стрит.
