UBS, новый крупный инвестор LT, тоже играл на волатильности акций, эти и другие экзотические операции обернулись для него катастрофой. Поползли слухи, что подразделение банка, занимавшееся сделками с ПФИ и управляемое Голдштейном, который в 1996 году получил 11,5 миллиарда премиальных, несет огромные убытки
[160]. После подведения итогов выяснилось, что убытки UBS в 1997 году составили 644 миллиона долларов. В числе прочих неудачных сделок были сделки с конвертируемыми японскими облигациями, на них UBS понес грандиозные убытки, но в LT их понимали лучше. Кабиаллаветта, старший исполнительный директор UBS, долго защищал Голдштейна, но теперь признал, что его любимый трейдер разрушает банк. В ноябре Кабиаллаветта вынудил Голдштейна уйти в отставку.
Затем, в декабре, Кабиаллаветта осознал, что банк лишился руководства, и смиренно заключил сделку о слиянии со своим архисоперником, которым являлся Swiss Bank. Хотя Кабиаллаветта должен был остаться на посту председателя, а UBS сохранял свое название, Swiss Bank оказался явным победителем. Большинство важных постов заняли уроженцы Базеля, и в банке возобладала более консервативная культура, чему вынуждены были подчиниться и выходцы из Цюриха. По иронии судьбы, слившись со своим темпераментным соперником, Swiss Bank стал участником отвергнутой им ранее гарантии LT.
* * *
В Стокгольме Мертон и Скоулс остановились в Grand – помпезном отеле с ажурной лестницей и с видом на старый город. В банкете в честь лауреатов Нобелевской премии участвовали 1200 человек, все в черных смокингах. Сами лауреаты сидели в компании немногочисленных друзей и родственников, короля и королевы, разных принцев и королевы-матери. Официанты и официантки, собранные со всей Швеции, подавали копченую рыбу на серебряных блюдах. Лауреаты были в приподнятом настроении. Мертон словно хотел убедиться, что он и в самом деле находится на приеме по случаю вручения ему Нобелевской премии, и беспрестанно спрашивал своих гостей: «Хорошо проводите время?» Он провозгласил короткий благодарственный тост и выразил сожаление, что Фишер Блэк не дожил до этого дня и не может разделить удовольствие от награды.
Лекция, прочитанная Мертоном для ученых, была посвящена прикладным аспектам его теории опционов. Область применения этих аспектов простиралась от регулируемых ставок по закладным до гарантий возврата кредитов, предоставленных студентам, и гибких схем медицинского обслуживания. «Подобные опционам структуры вскоре должны проявиться повсеместно», – провозглашал Мертон, хотя причинно-следственная связь едва ли прослеживалась столь явно. Мертон не упустил из виду и собственный принципиальный вклад (надобно заметить, что речь была произнесена всего лишь через два месяца после того, как индекс Доу – Джонса за один день обрушился на 554 пункта), призванный продемонстрировать, что «динамичная торговля, предписанная Блэком и Скоулсом… обеспечивает совершенную страховку в рамках постоянной торговой деятельности»
[161].
* * *
Несмотря на праздничное настроение, оба лауреата были глубоко обеспокоены будущим LT. Хотя Скоулс заверил своего давнего консультанта, коим был Юджин Фама, что LT успешно заключает тысячи мелких пари, сам он решил не инвестировать свою часть Нобелевской премии в фонд
[162]. Примечательно, что живущие в башнях из слоновой кости ученые обладали более острым чувством опасности, чем закаленные биржей трейдеры. Скоулс и Мертон вели праведную обеспеченную жизнь. Скоулс ездил на белом «БМВ», Мертон – на надраенном до блеска спортивном темном «ягуаре». Скоулс снимал в Гринвиче просторный дом с видом на море. Мертон покрасил свои рыжие волосы, бросил жену и съехал в стильную берлогу в Бостоне. Но состояния, которыми обладали Мертон и Скоулс, были сравнительно невелики, и ни тот, ни другой не чувствовали себя столь неуязвимыми, как их партнеры-мультимиллиардеры. Они имели перспективу, отличную от Хилибранда и более походившую на аутсайдерскую, а не трейдерскую. Лауреаты понимали, что фонд уходит из сферы, в которой он обладал экспертным знанием, и увеличивает свой риск в самый неподходящий для этого момент. Кроме того, Мертона весьма волновала система вознаграждений в фонде, существенно искаженная в интересах Хилибранда и Хагани. Как эксперт по опционам, Мертон знал, что у старших партнеров есть дополнительный побудительный момент «стрелять по Луне» – экономисты называют его «моральный риск». Свою алчность трейдеры продемонстрировали в Salomon, где они стремились урвать как можно больше, независимо от масштаба, и она все еще была жива и по-прежнему портила их отношения с партнерами. Краскер, осторожный специалист по моделированию, тоже был встревожен и в конце 1997 года вывел деньги из фонда. Рэнди Хиллер, бывший членом группы еще в Salomon, мрачно сказал одному из друзей, что, по его мнению, LT ждут неприятности.
В конце года, когда LT возвратила инвесторам 2,7 миллиарда долларов, уровень соотношения ее собственных средств к заимствованным резко подскочил – с 1:18 до 1:28 (как всегда, в этом расчете не учтены ПФИ). Таким образом, хотя перспективы компании выглядели хуже, чем когда-либо, партнеры повысили уровень своих заимствований, и он стал таким же, как в самый лучший период существования их бизнеса. С учетом же операций с ПФИ величина заимствований была еще выше.
В 1997 году, самом плохом для компании, LT удалось получить прибыль в размере 25 % (или 17 % после уплаты вознаграждений), что, если принять во внимание ухудшающуюся конъюнктуру рынка, было замечательным успехом. Инвесторам, изначально предоставившим средства компании, выплатили по 1,82 доллара на каждый вложенный ими в фонд доллар, причем их инвестиции в фонд сохранялись. Благодаря своим чрезмерным вознаграждениям и отсрочкам от уплаты налогов партнеры преуспели и того больше. Гораздо больше! Их капитал вырос до ошеломляющей суммы 1,9 миллиарда долларов, составив около 40 % общих капиталов фонда, равных 4,7 миллиарда. Теперь партнеры стояли на грани создания династических состояний.
Время для расширения деятельности выбрали неподходящее, однако в конце года LT переехала в новую стильную штаб-квартиру. Рядом расположилась площадка для мытья машин, и само место было для Гринвича вполне заурядным, но убранство офиса говорило о том, что LT старательно насаждала имидж компании, прочно и надолго обосновавшейся среди банков Уолл-стрит. В офисе была просторная торговая площадка с тремя рядами кресел и регулируемыми по законам эргономики столами, а также предусмотрено место для планируемого расширения. А еще имелся тренировочный зал площадью 3 тысячи кв. футов, мужскими и женскими раздевалками, а также нанятый на постоянной основе тренер. В большом зале, у задней стены, торжественно встали два больших бильярдных стола. Джей-Эм устроил свой большой офис в пристройке. По периметру здание опоясывали комнаты для заседаний и библиотека. Начав как уменьшенная версия Salomon, LT обошла ее, и теперь у нее в подвале находились довольно большой центр хранения и обработки данных и резервный генератор, мощности которого, предположительно, хватило бы для освещения всего Гринвича в течение суток. Но на рождественскую вечеринку в офисе партнеры съехались в настроении, соответствовавшем скромным итогам года, и оно было явно не праздничным.
