К тому же фонд все глубже увязал в операциях с акциями. Зная о том, что многие компании, работающие с высокими технологиями, выпустили опционы на продажу (puts) для управления разработанными для своих служащих программами опционов на приобретение акций, LT скупила горы таких соглашений, выпущенных компаниями вроде Microsoft и Dell, и хеджировала эти приобретения продажей аналогичных опционов, выпущенных компаниями, входящими в рейтинг S&P. Технической проработкой этих сделок занимался Модест, но их архитектором был, безусловно, Хагани. Один из младших партнеров с изумлением обнаружил, что Модест продал даже акции крупных компаний (говорят, это были акции Microsoft, Dell и General Electric), причем сделал это по капризу Хагани. Модест объяснил свои действия младшему партнеру так: «Виктор прилетел в Нью-Йорк, ему понравилась сделка, и он велел мне ее провернуть. – И добавил: – Виктор есть Виктор – что мне оставалось делать?»
Теперь LT уступала фатальному соблазну вложить деньги хоть во что-то. В явно спекулятивной сделке, через опционы, LT заключила пари на падение рынка акций американских компаний
[169]. Затем молодой, мысливший категориями статистики аналитик по имени Ален Саньер предложил покупать акции, которые должны были попасть в рейтинг S&P (если какие-либо акции попадают в этот список, многие владельцы портфелей просто вынуждены покупать их). Хилибранд проявил большой интерес к этой сделке. Он пренебрег прогнозами модели Саньера, отверг предложенные им акции и выбрал для приобретения другие акции. При этом Хилибранд настаивал на покупке весьма крупных пакетов предпочтенных им акций. Сделанные по капризу Хилибранда инвестиции LT в сделку составили астрономическую сумму – 2 миллиарда долларов. Один из партнеров попытался выяснить, что случилось. Саньер воздел руки и ответил: «Он [Хилибранд] исключил все выбранные мною акции».
Кроме того, Хилибранд продал акции холдинговой компании Berkshire Hathaway, считая, что она переоценена по сравнению с составлявшими ее компаниями. Но поскольку многие активы Berkshire принадлежали компаниям закрытого типа, Хилибранд не мог скупить акции входивших в нее предприятий, что превращало всю операцию в скверно продуманную арбитражную сделку. Хилибранд, обычно хладнокровно выполнявший расчеты, в данном случае перехитрил самого себя, пытаясь нажиться за счет миллиардера, и рискованно завел LT в неизвестную ей сферу. Это было очевидной ошибкой. Даже проводя хорошо продуманные операции, партнеры утратили всякое ощущение реальных масштабов. В одной из сделок, обернувшейся убытками, LT приобрела у Starwood Hotels & Resorts, оператора недвижимости, склонного к резким поступкам, 15 % выпущенных этой компанией «мусорных» облигаций на сумму 480 миллионов долларов.
Хотя сделки, заключаемые партнерами, более обычного требовали внимания, еженедельные заседания, на которых они обсуждали риски, приобретали все более формальный характер. У компаньонов уже не было терпения на такое изучение и анализ сделок, какое они провели при подготовке операции с итальянскими облигациями. Хотя споры были жаркими, результаты дискуссий казались заранее предрешенными. Скоулc выступал против масштабов некоторых позиций. В конце концов, у компании уже были проблемы с выходом из ряда крупных сделок, и это было явным предупреждением об опасности
[170]. Мертон, Маллинс и Макенти также протестовали. Однако несогласные не решились пригрозить уходом из компании, а такая угроза была единственным шагом, который мог бы побудить Меривезера и Розенфелда пойти на столкновение с двумя главными трейдерами.
Между тем Хилибранд и Хагани практически никого не слушали. Младшие коллеги сразу же заметили импульсивность, неудивительную для поведения Хагани, но совершенно нестерпимую в поведении Хилибранда. Любознательного Модеста глубоко уязвило, что коллеги дразнят его «рабом Ларри», исполнителем чьей воли он и являлся в действительности. Редкий для LT человек с интересами, свойственными людям эпохи Возрождения, выросший в Бостоне Модест любил искусство, литературу и оперу. Его внимание к бизнесу носило более научный, нежели предпринимательский характер, и ему никогда не нравился авторитарный стиль управления, которого придерживались старшие партнеры, и то, что его временем распоряжаются другие. Он подумывал об уходе до 1998 года, но затем его сделали младшим партнером. Когда он увидел, что партнеры все сильнее отдаляются от отличавшего их в прошлом благоразумия, компания потеряла для него всякое значение. Под диктатом двух старших трейдеров LT перекосило и от партнерства осталось одно название.
На Уолл-стрит об этих внутренних коллизиях ничего не знали. Банки по-прежнему продолжали предоставлять LT почти даровые кредиты. Merrill Lynch с удовольствием финансировал операции LT на весьма рискованном бразильском рынке, получая за это самые ничтожные проценты. Начавшие проявлять беспокойство сотрудники отдела Merrill Lynch, занимавшегося сделками по покупке ценных бумаг с последующим выкупом, заявили Роберту Макдоноу, должностному лицу банка, ответственному за работу с хедж-фондами, шумный протест в связи с рисками, которым подвергает себя LT на формирующихся рынках стран с переходной экономикой. Макдоноу только рассмеялся. «Мы состоим в интимной связи с этими парнями, – заметил он, – если они пойдут на дно, мы тоже утонем!»
Немногие из перспектив представляются столь отдаленными. Действительно, доверие Merrill Lynch к Гринвичу было настолько велико, что 1 апреля 123 впавших в необычную мечтательность старших должностных лица банка купили (в личном порядке, отдельными пакетами) большую часть инвестиций банка в LT по схеме отложенной компенсации для сотрудников такого ранга. Комански, который стал преемником Tалли на посту председателя Merrill Lynch, вложил в это приобретение 800 тысяч долларов, а всего должностные лица Merrill Lynch выложили 2,2 миллиона. Ирония этой сделки заключалась в том, что Merrill Lynch, сыгравший решающую роль повитухи при появлении на свет LT, вывернулся из беды, предоставив расхлебывать ее своим должностным лицам.
Готовность Merrill Lynch финансировать своего клиента была составной частью общей атмосферы финансовой расхлябанности, со всей очевидностью проявившейся в легкости, с которой Уолл-стрит гарантировала займы стран с переходной экономикой. Россию широко рекламировали как будущее погружение в нирвану для капиталистов. «Люди говорили: „Азия – изолированный эпизод, надо двигаться дальше“. В эти районы устремились грандиозные деньги», – рассказывает Ричард Данн из Merrill Lynch, в то время бывший руководителем отдела рынка облигаций европейских стран и Великобритании. В такие периоды требовалось немалое мужество для отказа в предоставлении займа, ибо такой отказ означал безрассудную передачу бизнеса конкурентам. «Мы просчитались со „стрижками“, которые были необходимы для защиты, – признал Данн. – Это не было ошибкой, совершенной исключительно в отношении LT. Мы переживали давление со стороны всего рынка. Для того чтобы испытывать терпение банка, говорившего, что ты теряешь бизнес, для того чтобы встать и сказать „Я не собираюсь делать это“, требовалось огромное мужество. Вся Уолл-стрит совершала коллективную ошибку».
