В Федеральной резервной системе хорошо понимали опасность, которая грозила банкам, строившим прогнозы преимущественно на прошлом. В открытом письме банкирам высокопоставленный контролер Федеральной резервной системы предупреждал: «Банкам следует противиться всякой склонности полагать… будто необычайно благоприятная экономическая среда, существовавшая в течение последних лет, будет сохраняться неопределенно долгое время». Хотя письмо было посвящено не столько рынкам капитала, сколько коммерческим займам, в нем подчеркивалась необходимость задуматься об «альтернативных сценариях» вроде банкротств и дефолтов, а не полагаться на то, что будущее станет гладким продолжением настоящего
[187]. В противоположность этому обоснованному призыву к осторожности, глава Федеральной резервной системы Гринспен продолжал петь хвалебные гимны освобожденным от ограничений рынкам ПФИ. При даче показаний комитету по сельскому хозяйству, продовольствию и лесному хозяйству сената США 30 июля Гринспен уверял, что трейдеры, занимающиеся операциями с ПФИ, «вполне эффективно управляют кредитными рисками с помощью тщательной оценки контрагентов». Эти слова могли означать лишь то, что, по мнению Гринспена, где-нибудь в Merrill или Morgan тщательно и пристрастно изучают клиентов вроде LT. Ошибочность этого мнения вскоре стала очевидной
[188].
Во второй половине июля успехи LT сошли на нет, и июль компания закончила без прибыли. Акции в Европе и Америке словно парализовало. К началу августа цены на российские облигации снова упали. Поползли слухи о том, что банки Уолл-стрит и хедж-фонды сбрасывают эти облигации. А затем волна продаж накрыла Восточную Европу, Латинскую Америку и Азию. Теперь проблемы российской экономики уже не были изолированными.
На второй неделе августа российские рынки громко рухнули. Бюджет России сошел с резьбы, а цены на нефть, основной товар российского экспорта, упали на 33 %. Это произошло 13 августа. На фоне стремительной утечки долларов из России ее резервы истощились. Правительство ввело ограничения на использование рубля. Банковская система застыла из-за недостатка надежных и платежеспособных банков. Московский фондовый рынок на короткое время прервал работу. День завершился падением фондового рынка на 6 % – до уровня, который был на четверть ниже уровня 1998 года. Процентная ставка по краткосрочным долговым обязательствам подскочила почти до 200 %. Долгосрочные российские обязательства стоили вдвое меньше, чем двумя месяцами ранее, когда Goldman Sachs весело и успешно размещала их на рынках Запада.
Пока мир ждал девальвации рубля, правительство России продолжало настаивать, что она не произойдет, а нижняя палата российского парламента, Дума, где преобладали коммунисты, отвергла реформы, проведения которых требовал МВФ. Затем депутаты ушли на каникулы. Когда правительство обратилось к депутатам Думы с призывом собраться и возобновить заседания, те ответили отказом. Впрочем, к тому времени многие ключевые фигуры правительства и президент Борис Ельцин также разъехались по дачам на морском берегу, предоставив стране самой разбираться с обрушившейся на нее бедой. Предсказать такое развитие событий вряд ли было возможно.
В США и Европе рынки содрогнулись под напором негативных новостей, которых становилось все больше: кризис в России, слабость Азии, отказ Ирака разрешить проведение всесторонних проверок его вооружений, вероятность девальвации китайской валюты и показания президента Клинтона о его отношениях с Моникой Левински, одной из стажерок Белого дома. Мировые инвесторы, вытаскивавшие свои деньги из России и Азии, яростно вкладывали их в облигации Казначейства США, бастиона безопасности. Никто не хотел рисковать. Доходность по облигациями с 30-летним сроком погашения упала до нового минимума – 5,56 %.
Вполне естественно, спреды по кредитам продолжали расширяться. С апреля максимальный спред по арбитражным операциям с облигациями категории А, превышавший котировки казначейских облигаций на 60 пунктов, вырос до 90 пунктов. Спреды по американским свопам также росли. В каждом банке на Уолл-стрит сокращали отделы арбитражных операций; капитал бежал из арбитражных операций с облигациями точно так же, как он бежал из Азии. Поначалу Федеральная резервная система отнеслась к этому тренду благосклонно. Спреды были слишком узкими, кредиты – слишком доступными. Но теперь, в контексте расплавления российского рынка, Федеральная резервная система была на грани нервного срыва.
* * *
LT несла убытки и в августе. Особое беспокойство вызывало то, что это происходило в течение третьего месяца из четырех последних. Партнеры более не могли отстраняться от происходящего на Уолл-стрит. Понимая, что продолжающая ликвидировать свои позиции Salomon – главная причина головной боли, Хагани предложил выкупить все позиции этой компании на сумму около 2 миллиардов долларов только для того, чтобы заморозить их. Люди из Salomon сочли, что Хагани шутит: у LT больше не было капиталов, которыми можно было бы подкрепить столь смелые речи. Но трейдеры Salomon наслаждались поворотом колеса Фортуны: люди из LT больше не относились к ним с презрением. Роберт Шустак, финансовый директор LT, был вынужден ежедневно отвечать на тревожные телефонные звонки из Bear Stearns. В J.P.Morgan слышали о том, что LT ликвидирует свои позиции или, по крайней мере, пытается сделать это. Такие слухи доходили и до Lehman Brothers. Хотя LT некогда относилась к крошечному инвестиционному банку с презрением, теперь она просто излучала почтение. «Они постоянно обращались к нам с предложениями расширить масштаб взаимных операций, – вспоминал Джеффри Вандербеек, глава отдела ценных бумаг с фиксированным доходом в Lehman Brothers. – Помнится, я подумал: возможно, их ликвидные ресурсы истощаются. Они добивались расширения финансирования». По мере того как платежи по кредитам репо откладывались, банки Уолл-стрит, в том числе и Lehman Brothers, начинали наконец требовать от профессоров внесения дополнительного обеспечения.
Внезапно обеспокоившись проблемой личного благосостояния, партнеры стали лихорадочно обзванивать своих консультантов и поверенных. Ханс Хуфшмид, один из лондонских партнеров, женатый на жительнице Калифорнии, как раз собирался купить дом на Малибу. Но колебался, так как у него были большие долги (он набрал их, чтобы вложить деньги в LT). Руководствуясь исключительно внутренним чутьем, Хуфшмид решил не покупать дом. Майрон Скоулc купил-таки четырехэтажный дом в Сан-Франциско, где жила его невеста. Это был замечательный дом, построенный на Рашн-Хилл: с высокими потолками и террасой, с которой открывался вид на Фишерменз-Варф. Стоил он 6,5 миллиона долларов
[189]. Но у Скоулcа были деньги вне фонда. К тому же до сих пор убытки фонда вряд ли можно было назвать сокрушительными.
