После этого Розенфелд позвонил в J.P.Morgan, компанию, которая давно и настойчиво добивалась более тесных связей с LT. Банк направил в LT две группы: одну из специалистов по облигациям, другую – из специалистов по акциям. Группы должны были прошерстить бухгалтерские книги LT. С этого момента люди из Morgan и люди из LT только и говорили о том, как спасти разные открытые LT позиции
[204]. Естественно, LT обратилась за помощью к Роберто Мендосе, вице-президенту Morgan, которого когда-то приглашали стать партнером LT. Хотя Мендоса и поддерживал близкие отношения с партнерами, особенно с Мертоном, Маллинсом и Розенфелдом, он понятия не имел о неприятностях LT. Розенфелд сказал Мендосе: «Нам нужно очень много денег». Мендоса был шокирован такой тупой прямолинейностью. Понятно, что банкир пожелал разузнать подробности о портфеле LT. Джей-Эм попросил Хилибранда разъяснить Мендосе позиции по свопам, но перепуганный Хилибранд отказался. Почти плача и брызгая слюной, он говорил, что не может ни слова сказать о своем драгоценном портфеле. Он был уверен в собственных прогнозах и залез в огромные долги. Теперь его строго упорядоченный мир начал рушиться. Возникал даже вопрос о его личном банкротстве. Возможность совершения Хилибрандом ошибки такого масштаба просто оглушала.
Однако на этот раз Джей-Эм проявил твердость: Хилибранду придется раскрыть кое-какие подробности. Тот нехотя повиновался. Мендоса, приятель партнеров, продемонстрировал лояльность и пообещал, что Morgan (или его клиенты) найдут 200 миллионов. Теперь LT было необходимо отыскать еще 300 миллионов, не такую уж большую сумму. А между тем Рикардс, юрисконсульт компании, составлял проекты документов на случай неминуемого закрытия LT.
Во вторник, 25 августа, Меривезер сделал еще два телефонных звонка. Первый из них был Хербу Эллисону, президенту Merrill Lynch. Если бы все шло как обычно, Меривезер и Эллисон поболтали бы о предстоящей поездке в Уотервилл, но в сентябре этого года гольфа не будет. Джей-Эм не скрывал: капитал его фонда сократился до 2,7 миллиарда долларов, но подчеркнул, что у LT большой объем ликвидности и в действительности не в ликвидности дело. Даже если эти слова были искренними, они самым наивным образом противоречили нарастающей задолженности LT. Джей-Эм все еще верил в модели, которые по-прежнему посылали сигналы о скором восстановлении на рынках тенденции к повышению.
Тем не менее Джей-Эм отметил необходимость в конце месяца отчитаться перед инвесторами о понесенных убытках и добавил, что чувствовал бы себя лучше, если бы мог сообщить инвесторам о притоке новых средств. Плавно переключая передачу, Меривезер подчеркнул: у любого, кто инвестирует сейчас, будут великолепные шансы. Затем Меривезер выложил свой самый главный козырь, дав понять, что один крупный инвестор (имелся в виду Сорос, и Эллисон понял, о ком идет речь) у LT уже есть. Может быть, Merrill Lynch пожелает присоединиться и вложит, скажем, от 300 до 500 миллионов до конца августа? Хотя Эллисон и любил Меривезера, он подумал о странности подобного приглашения: за неделю надо было изыскать очень крупную сумму.
Вторым звонком Меривезера в тот день был звонок Джейми Даймону в Travelers, головную компанию Salomon Smith Barney. Меривезер предложил: почему бы двум компаниям не прекратить рвать друг друга в клочья, ликвидируя арбитражные сделки, не объединить портфели таких сделок – имеющийся у LT с тем, что осталось от портфеля Группы арбитражных операций Salomon, – и не управлять объединенным портфелем совместно? Так сказать, возвратиться к положению, существовавшему в материнской компании. Некоторые партнеры Джей-Эм также обратились к своим знакомым в Salomon с просьбами предоставить средства. Они сказали, что фонду срочно необходим миллиард долларов, но часть этой суммы уже мобилизована.
Однако LT не удавалось упрочить свое положение, вместо этого она все более теряла почву под ногами. Рынки неуклонно шли против фонда. Спреды по закладным в понедельник подскочили на 4 пункта, во вторник – на 6 и на 3 пункта в среду, 26 августа. Спреды по высокодоходным облигациям рывком поднялись на 25 пунктов. Ежеминутно некогда превосходивший потребности компании капитал автоматически таял, и она теряла его быстрее, чем могла привлечь. Ошеломленные непрекращающимися потерями, неспособные что-либо сделать, трейдеры LT, как солдаты войска, несущего большие потери, впадали в оцепенение. «Это было чудовищно, – вспоминал один из них. – Ежедневно мы терпели огромные убытки, и они были нескончаемы». Компания истекала кровью.
В LT знали, что надо уменьшить позиции, но не могли этого сделать в условиях стрессовой напряженности на рынках. Несмотря на шумно празднуемый рост рынка дериватов, на кредитных рынках не было ликвидности. Когда все одновременно хотят выйти из игры, ликвидности никогда нет. Это было как раз обстоятельством, не учтенным в моделях. Когда ущерб возрастает, инвесторы, вроде компании LT, ведущие операции за счет заемных средств, вынуждены продавать, чтобы не захлебнуться в убытках. А когда компании приходится продавать на рынке, где нет покупателей, цены обваливаются до пределов, находящихся вне кривой нормального распределения. Приведу лишь один пример: доходность по облигациям News Corporation, которые еще недавно торговались по цене на 110 пунктов выше цены казначейских облигаций, необъяснимым образом повысилась еще на 70 пунктов по отношению к цене казначейских облигаций, хотя перспективы компании-эмитента не изменились ни на йоту. В долгосрочной перспективе такой спред мог показаться абсурдным. Но мыслить в долгосрочной перспективе – это роскошь, не всегда доступная компаниям, имеющим много невыполненных обязательств; долго они не протянут.
На рынках конец августа – всегда мертвый сезон, но в августе 1998 года операции с облигациями практически прекратились и рынок новых выпусков облигаций попросту иссох. Запланированные предложения резко приостановили, что было и разумно, и хорошо, поскольку новые облигации никто бы не купил. Мелкие инвесторы, «обезьяны», повторяющие движения крупных инвесторов, модные хедж-фонды, люди, только-только занявшиеся арбитражными операциями, и ведущие операции в небольших масштабах трейдеры европейских компаний свертывали свой бизнес по торговле спредами или в массовом порядке выводили из этого бизнеса свои капиталы
[205].
Настороженные нарастающими убытками своих клиентов, банки наконец-то ужесточили условия предоставления кредитов хедж-фондам. Стив Фридхейм, управляющий хедж-фонда в Bankers Trust, получал требования предоставить дополнительное обеспечение. Его кредитные брокеры сменили пластинку. Когда-то они буквально заваливали Фридхейма деньгами, теперь же требовали дополнительного обеспечения. Фридхейм в ужасе смотрел, как стоимость имевшихся у него облигаций упала ниже стоимости кредитов, полученных под залог этих облигаций. Поскольку многие из ценных бумаг невозможно было продать, Фридхейм продал другие – бразильские, таиландские, американские, обеспеченные закладными на недвижимость, облигации с высокой доходностью. Неважно, что он продал; важно, что ему вообще пришлось продавать. В такие времена капитал естественным образом уходит из более рисковых активов в менее рисковые, независимо от их фундаментальной стоимости. В ничтожной мере этот процесс стимулировали и действия самого Фридхейма. Умноженный поведением тысяч фридхеймов, работавших по всей Уолл-стрит, кризис доверия превратился в автоматически сбывающееся пророчество вроде того, относительно которого теоретизировал отец Мертона, сформулировавший это определение. Поскольку цены упали, банки отшатнулись от хедж-фондов. А хедж-фонды, потеряв поддержку банков, были вынуждены продавать и продавать.
