Хагани предложил прибывшим ознакомиться с документами, теперь уже ни для кого не являвшимися тайной, но Марк Уэйлл, памятуя об антипатии, которую его отец питал к арбитражным операциям, не хотел компрометировать Salomon слишком хорошим знанием документов LT. С тем посланцы от Salomon и уехали.
На следующий день Salomon отрядила в LT группу из еще более высокопоставленных лиц – Стива Блэка, Томаса Махераса и Питера Хирша. На этот раз Виктор Хагани выглядел потрясенным. За последние пять рабочих дней убытки LT составили 530 миллионов долларов. Кроме того, они безжалостно следовали нескончаемой чередой и поэтому казались еще более тяжелыми. В четверг, 10 сентября, LT потеряла 145 миллионов, в пятницу —120 миллионов. Но этим дело не кончилось: в понедельник добавились 55 миллионов, а во вторник – еще 87 миллионов. Среда, 16 сентября, обнаружила себя как особенно плохой день: только за него убытки составили 122 миллиона. Подобно библейской моровой язве, убытки не прекращались. Хагани делал вид, что не обеспокоен ущербом, словно это его не касалось. Но примириться с тем, что принятая LT стратегия диверсификации не действует, он был не в состоянии. Еще можно было понять убытки, понесенные в августе, но сентябрьские, случившиеся в момент, когда рынки должны оживляться, поставили его в тупик. Спреды по американским свопам поднялись до оглушительных 83 пунктов. Невероятно, но и в Великобритании спреды по свопам дошли до 88 пунктов! Одни только огромные позиции LT по этим двум спредам могли разорить компанию. Хагани с горечью обвинял Уолл-стрит, в особенности Goldman Sachs, в сговоре против недружественного фонда
[242].
Хотя партнеры и кипели от ярости, вызванной действиями Goldman, они по-донкихотски рассчитывали на спасение, которое должно было прийти именно от этого банка. В течение недели Розенфелд и другие названивали в Goldman, не скрывая своего отчаяния. Несмотря на первоначальный оптимизм, Goldman так и не мобилизовал средства, а в LT уже подсчитали, что теперь им нужно не 2, а 4 миллиарда долларов. Это была весьма значительная сумма. Утром в четверг, 17 сентября, Меривезер, Хилибранд, Розенфелд и Мертон отправились в Goldman, чтобы до конца объяснить ситуацию. Их приняли Корзайн и Джон Тейн, крепкий, угловатый старший финансовый офицер банка.
Розенфелд совершенно ясно сказал буквально следующее: «Вы – наша последняя надежда».
В тот же четверг, чуть позднее, Меривезер и Билл Макдоноу разговаривали о положении LT. По иронии судьбы, в тот день, впервые за целый месяц, фонд получил прибыль. Но это была не прибыль, а слезы – всего-навсего 6 миллионов. Слишком мало, да и пришли эти деньги слишком поздно. Собственный капитал LT снизился до 1,5 миллиарда долларов. С момента российского дефолта прошел только месяц. За это время LT потеряла шесть десятых своего капитала – одно из самых эпических банкротств в истории Уолл-стрит.
В пятницу LT получила новости от Goldman. Тейн сообщил, что очень мало кто способен инвестировать в необходимых LT объемах. Какую-то часть средств, вероятно, мог бы предоставить Баффетт, какую-то – Сорос, но LT уже обращалась к ним, как и ко всем прочим лицам, значившимся в списке Goldman. Питер Краус, ведущий специалист Goldman по инвестиционному финансированию, утром разговаривал с Баффеттом. Тот повторил то же, что ранее сказал Хилибранду: эта возможность его не интересует. Таким образом, полагал Тейн, мобилизовать средства нельзя. Тейн не озвучил собственное мнение: он считал, что LT, по всей видимости, идет на дно.
* * *
Однако Goldman не прекратил попыток. Краус и Баффетт в тот день разговаривали несколько раз. Самым серьезным препятствием для Баффетта было то, что ему не нравилась существовавшая в LT усложненная структура партнерства. Он не интересовался ни многочисленными подпитывающими фондами, ни запутанными подробностями функционирования LTCM. Собственное партнерство Баффетт свернул несколько десятков лет назад, отчасти по тем же самым причинам, по которым его не интересовала LT: он не находил толку от участия в его делах других людей. Но если речь шла только о приобретении портфеля LT, теперь изрядно потрепанного и полегчавшего, а не о том, чтобы спасать Меривезера, его людей и его компанию, то это могло бы стать темой для размышлений. Обо всем этом Баффетт сказал Краусу. Развивая эту мысль, Краус и Баффетт стали обсуждать совместное предложение Bershire и Goldman о покупке активов LT. Возможно, с привлечением к участию страховой компании AIG. Тем временем Краус доложил Корзайну о наметившемся крошечном прогрессе. Весь день в Goldman проигрывали мысль о совместной с Berkshire покупке активов LT и другие варианты сохранения компании.
Тем временем ситуация в LT нагнеталась. Компания получила письмо из Bear Stearns, в котором банк решительно сообщал о том, что намеревается прекратить ее расчетное обслуживание, если обеспечение станет ниже 500 миллионов долларов. Это было последним шагом, предшествующим разрыву отношений. Настало время обратиться к Chase Manhattan. Хотя в LT и считали, что вправе на законных основаниях когда угодно воспользоваться соглашением о кредитовании, партнеры хотели услышать подтверждение этого от самого банка. Маллинс, как финансист компании, позвонил Дэвиду Флюгу. К тому времени, приняв обязательства по погашению кредита, который LT получила от Fleet Bank, Флюг уже поставил себя под удар. Вопрос о том, сделает ли он это снова, был риторическим.
Флюг, финансист, работавший в банке, знал: если Chase и другие члены синдиката предоставят финансирование, им грозит потеря денег, но если Chase откажет в кредите, его самого могут привлечь к ответственности. Более того, Флюг опасался, что банкротство LT отзовется на всей Уолл-стрит, а она была крупным клиентом. Позвонив Уолтеру Шипли, председателю Chase, Флюг сказал: «Кажется, у нас нет выбора».
Тем временем рынки LT снова стали рушиться. Невероятно, но волатильность акций подскочила до 35 %; спреды по американским свопам расширились до 84 1/2 пункта. И это движение продолжалось. Спреды по ценным бумагам, обеспеченным залогами недвижимости, увеличились на 7 пунктов, по «мусорным» облигациям – на 5. Индекс Доу – Джонса упал на 218 пунктов; котировки японских облигаций рухнули до уровней, не виданных с 1986 года.
Вечером в пятницу Розенфелд позвонил Питеру Хэнкоку из Morgan. Хэнкок жил в Мамаронеке, где и Розенфелд, а его дети ходили в ту же школу, что и дети Розенфелда. Обычно собранный арбитражер был крайне возбужден. Ошеломленный вестью о Bear Stearns, он поведал Хэнкоку, что банк вот-вот вытащит пробку и LT вряд ли доживет до конца следующей недели. LT теряла свои кредитные линии, а ее беды усугублялись слухами (многие из них были ложны или дико преувеличены) о ее позициях.
Почти в шутку Розенфелд предложил финансисту из Morgan позвонить Тейну в Goldman. Кажется, это была первая предпринятая кем-либо попытка уговорить банки скоординировать усилия. В тот вечер Хэнкок переговорил с Тейном.
В пятницу Краус, возглавлявший усилия со стороны Goldman, с женой и одним из клиентов отправился в Ньюарк на концерт послушать музыку Бетховена. В антракте Краус улизнул к телефону и позвонил в Омаху. Он и Баффетт записали кое-какие цифры по намечающейся сделке. Баффетт сказал что-то о том, что собирается в поездку, а Краус вернулся к музыке Бетховена, ничего не сказав ни жене, ни клиенту. Потом Баффетт позвонил Джозефу Брэндону из General Re, которая вскоре должна была стать приобретением Berkshire в страховом бизнесе. «Там люди просто плавятся. Возможно, они не обрадуются такому варианту, – предупредил миллиардер. – Никаких оправданий от тех, кто не вносит обеспечения или дополнительного обеспечения. Никаких оправданий». Затем Баффетт вскочил в самолет и улетел в Сиэттл, чтобы встретиться с Биллом Гейтсом, планировавшим провести двухнедельный отпуск с приятелями на Аляске и в каком-нибудь из национальных парков на западе США
[243].
