Фишер, пепельный блондин со слегка вьющимися волосами и ростом под метр девяносто, обратил внимание на хедж-фонды задолго до кризиса, поразившего LT. По его мнению, хедж-фонды были всего лишь еще одним признаком усиливавшейся в экономике тенденции перекладывать на специалистов выполнение дел (вроде кредитования и инвестирования), которыми прежде занимались коммерческие банки. Так, когда в 1980-х годах латиноамериканские правительства не могли погасить свои долги, пострадали несколько крупных банков. Но в 1990-х годах, после дефолта, объявленного Мексикой, урон понесли десятки хедж-фондов и взаимных инвестиционных фондов, а также их инвесторы, которые взяли на себя выполнение роли банков, традиционно обеспечивавших формирующиеся рынки деньгами. Общее отношение Фишера к хедж-фондам было сродни точке зрения Мертона, считавшего, что LT, в сущности, является банком.
Однако LT не была банком, а Федеральная резервная система не имела власти над хедж-фондами. Если бы Фишер пожелал проверить бухгалтерскую документацию LT (или любого другого фонда), ему, теоретически, могли бы и отказать. Впрочем, в действительности Фишер в обычном порядке общался с трейдерами хедж-фондов, и некоторые из этих трейдеров охотно делились с ним своим мнением о ситуации на рынках. Более того, все трейдеры по молчаливому согласию признавали власть Федеральной резервной системы. Итак, Фишер получил приглашение на воскресенье.
Отменив планы увидеть, как его восьмилетний сын и шестилетняя дочь играют в футбол, Фишер, живший в пригороде Мейплвуда, штат Нью-Джерси, попросил Дино Коса, одного из своих помощников, «подбросить» его на принадлежавшем Косу джипе. Населенный средним классом район, где обитал Фишер, находился, казалось, на расстоянии многих световых лет от Гринвича. В здании LT Фишер и Кос встретились с Гэри Генслером, заместителем министра финансов и бывшим партнером министра Рубина в Goldman Sachs, и с еще одним должностным лицом из Федеральной резервной системы. В помещении LT было тихо. Рабочие места, оборудованные системой «Sun», были по большей части пусты. Маллинс провел посетителей в конференц-зал, где уже находились другие партнеры LT, прошедшие через другую комнату, где, как заметил Фишер, Джейкоб Голдфилд и люди из возглавляемой им команды Goldman изучали документацию LT.
После кратких приветствий Хилибранд показал прибывшим документ настолько секретный, что его никогда не видели даже большинство сотрудников LT. Этот документ известен под названием «агрегатор рисков». Посторонним было трудно понять LT, потому что многие из ее позиций складывались из составных сделок. Более того, сведенные в один том сделки по ПФИ в общем представляли собой чудовищный клубок контрактов, каждый из которых был нейтрализован другими контрактами. «Агрегатор риска» упрощал портфель, обобщая данные о степени подверженности компании рискам на каждом конкретном рынке.
Фишер изучал отчет так, как врач изучает рентгенограмму больного. Слушая вводную информацию, он понял, что состояние пациента критическое. Каждый риск в «агрегаторе» был прописан отдельной строкой, а строки группировались в блоки по категориям. Например, первый блок – счет «LT003» – относился к сделкам, деноминированным в долларах США и имевшим фиксированный доход, или «USD (FI/US)», а первая строка этого блока выглядела так: «USD_Y-shift…2s-10s @ 45…-2.80…5 y-sh…14.00».
Эта строка показывала степень подверженности LT риску выравнивания кривой доходности по облигациям Казначейства США с двух– и десятилетним сроками обращении. Спред между этими двумя кривыми на тот момент составлял 45 базисных пунктов. При каждом движении этого показателя на пять пунктов LT могла получить прибыль (или убыток) в размере 2,8 миллиона долларов. Ожидаемая волатильность этой сделки в течение одного года предусматривала пять таких скачков, а это означало, что, согласно моделям, годовой риск LT по этой сделке не превышал 14 миллионов.
Следующий блок, «USD_Z+D-shift», показывал подверженность LT рискам, связанным с колебаниями процентных ставок по краткосрочным кредитам. По-настоящему тревожные цифры Фишер обнаружил лишь в пятой строке блока. В этой строке, озаглавленной «USD_Swap Spread», был указан риск, равный 240 миллионам, но данную величину получили на основании предположения о том, что спреды по свопам в течение года будут колебаться в исторических пределах, равных всего лишь 15 пунктам. А в 1998 году колебания спредов по своп-операциям уже вошли в диапазон 40 пунктов, поэтому исходная посылка, на которой строились расчеты риска, стала смехотворной. Только на первой странице было 25 строк. А всего документ содержал 15 страниц. Сам объем вгонял в оцепенение.
Дойдя до международных операций, Хилибранд обратил внимание Фишера на строки, касавшиеся облигаций и своп-операций в Великобритании, залогов недвижимости в Дании, спредов по свопам в Новой Зеландии, облигаций Гонконга и различных рисков в Швеции и Швейцарии, а также в Германии, Франции и Бельгии. Фишер отметил для себя операции с итальянскими, испанскими и нидерландскими облигациями.
А затем Фишер увидел новые строки, касавшиеся позиций, открытых фондом по акциям. Его потрясло множество строк, относившихся к сделкам по волатильности фондового рынка. Далее следовали записи, характеризовавшие риски, которым подвергалась LT на рынках стран с формирующейся рыночной экономикой: в Бразилии, Аргентине, Мексике, Венесуэле, Корее, Польше, Китае, Малайзии и на Тайване, Таиланде, Филиппинах. К России относились три записи, в том числе запись, озаглавленная «Сделка по направленности изменения котировок российских кредитов в свободно конвертируемой валюте». Это свидетельствовало о том, что фонд заключал сделки по направлению движения котировок, то есть пускался в откровенные спекуляции.
На первый взгляд казалось поразительным, что столь большое количество сделок могло рухнуть одновременно. Но пока Фишер изучал портфель, его осенило: сделки LT были скоррелированы между собой еще до обвала. «Они проводили одинаковые операции по спредам по всему миру», – думал Фишер. Сходная мысль явилась и Генслеру: в моменты кризисов корреляции всегда приходят к единице. Во время тектонических толчков трясет все рынки. Так почему же это так удивило LT?
Покончив с «агрегатором рисков», перешли к другому документу, в котором риски LT были сгруппированы по контрагентам. Теоретически контрагенты по сделкам были защищены обеспечением. Но в действительности, если фонд неожиданно разорялся, каждый из его контрагентов предпринимал попытки продать соответствующие ценные бумаги, и все эти продажи, взятые в совокупности, приводили к тому, что стоимость обеспечения стремительно и непременно падала. Более того, каждый из контрагентов LT по операциям со свопами оказывался «голым», будучи одной из сторон контракта, в котором уже не было другой стороны. Контрагенты пытались как можно быстрее нейтрализовать односторонние сделки по свопам, буквально затоплявшие рынки. По прогнозам LT, если бы это случилось, ее 17 крупнейших контрагентов, в число которых входили такие банки, как Merrill Lynch, Goldman Sachs, Morgan и Salomon, понесли бы убытки в размере 2,8 миллиарда долларов.
Фишер всмотрелся в эту цифру и подумал: «На нормальном рынке так оно, пожалуй, и было бы». Но рынки уже были порядком истощены и теперь могли пойти в полный разнос. Фишер в уме откорректировал потенциальные убытки, определив их величину в 3–5 миллиардов, но даже эта сумма была условной. Проблема состояла в том, что на крюке оказалась не только LT – на том же крюке оказалась вся Уолл-стрит. Кто знал, когда убытки начнут вызывать в системе напряженность? Кто знал, нет ли у системы точки слома? Чем больше узнавал Фишер, тем хуже ему становилось. «Я не боюсь того, что на рынках начнется падение цен, – признался он, – я боюсь того, что они вообще прекратят работать».
