Эрик Розенфелд, управляющий LT, распродал большую часть коллекции вин, которую некогда с такой любовью собирал. Часть бутылок ушла Конраду Волдстаду из Merrill Lynch. Он, как член надзорного комитета, таким образом унаследовал и портфель Розенфелда. Хуже того, Розенфелду пришлось примириться с мыслью о том, что небогатые родственники его жены понесли убытки по его вине. Но он, кажется, никого не обременял своими проблемами. Когда Билл Макинтош, бывший коллега по Salomon Brothers, позвонил Розенфелду, чтобы узнать, не может ли быть чем-то полезен, Розенфелд ответил коротко: «Просто пришли денег».
Другие партнеры замкнулись в себе или впали в маниакальные мечты о возмездии. Хагани, виртуоза торговли, преследовали мысли о почти моментальном и грубом уничтожении фонда, в значительной мере случившемся из-за его настойчивых требований поставить LT на кон. Один из друзей нервного Хагани заметил: «Это личная трагедия. Она терзает его ежедневно и не собирается уходить».
Падение фонда удостоилось широкого освещения СМИ всей Америки, причем практически никто не выражал симпатии к партнерам. «Time» окрестила их «самыми блистательными банкротами» и отметила, что «возмущение смешалось с ошеломлением». Авторы передовиц не упустили возможности порезвиться над поверженными гениями. «San Francisco Chronicle» глумилась: «Мы настолько же богаты, насколько немы». Выходившая в родном городе Мертона «The Boston Globe» твердила об одном и том же: «Поспешное (и подозрительное) решение проблемы LT». Пресса, естественно, ухватилась за тему вопиющей несправедливости помощи, которую Федеральная резервная система оказала воротилам Уолл-стрит. Филадельфийская «Inquirer» многозначительно вопрошала: «Когда разорился один из хедж-фондов, пострадали все инвесторы; справедливо ли это?» «The Miami Herald» уверяла: «Чем самоувереннее они, тем мягче им падать» и представляла арбитражеров как избалованных богатеньких мальчишек
[276].
Мертона в большое смятение приводила тень, которую падение LT бросило на современные финансы, на его собственные академические труды и репутацию ученого. Хотя Мертон в глубине души допускал, что модели оказались несостоятельными, он продолжал настаивать на разработке еще более совершенных и изощренных их вариантов, видя в этом решение проблемы
[277]. Мысль об уязвимости любой формальной модели и неизбежности риска для тех, кто полагается на них, просто не приходила ему в голову.
Майрон Скоулс, разделивший с Мертоном лавры высшей научной награды, женился на женщине-юристе из Сан-Франциско. Бракосочетание состоялось в элегантном «Пьер-Отеле» в Нью-Йорке через неделю после подписания соглашения. Но даже во время свадьбы Скоулсу не удалось отделаться от призрака катастрофы. Меривезер и Розенфелд по-прежнему порывались звонить кому-то по телефону, а Мертон Миллер одарил жениха деликатной издевкой, заметив, что Скоулс на собственной шкуре испытал, насколько опасны попытки обыграть рынок
[278]. По крайней мере, вспыльчивый Скоулс сохранил самообладание. Отказываясь склонять голову, лауреат Нобелевской премии сухо информировал собравшихся на торжество о том, что не жена Яна возьмет его имя, а он ее.
Что касается Меривезера, то он никогда публично не распространялся о своих чувствах и не слишком много рассказывал о «крайности», как в фонде называли события, приведшие к краху. Стремясь скрыться от направленных на него объективов и напуганный репортерами, ломившимися к нему в дом
[279], удалившийся на покой трейдер реагировал на свою личную трагедию так, как это делают очень немногие в нашу эру публичности люди, – абсолютным молчанием. Разумеется, он сожалел обо всем случившемся (о чем и сказал Эллисону). Возможно, он размышлял о том, как замкнутая жизнь и тщательно продуманная игра в шансы превратила его в символ спекулятивных излишеств. Но более похожим на него было бы полное исключение катастрофы из сознания. LT оказалась скверной сделкой, но будут и другие.
* * *
Во вторник, 29 сентября, то есть на следующий день после заключения соглашения, Федеральная резервная система снизила учетную ставку. Однако эта акция не принесла ни малейшего облегчения ни LT, ни ее новым собственникам. На поднятой спасательной операцией волне спреды по американским свопам расширились до 96 1/2 пункта, а в Великобритании – до 120 пунктов. Спред по ценным бумагам Royal Dutch/Shell, который в момент заключения LT сделки по этим бумагам составлял 8 %, раздулся до 23 %, а по двум категориям акций Volkswagen (LT инвестировала в сделку с этими бумагами в момент, когда разница их котировок была 40 %) превысил 60 %. И спреды продолжали расширяться.
Капитализировавшись за счет новых 3,65 миллиарда долларов, LT продолжала падать – как парашютист, дергающий кольцо парашюта, который не раскрывается. За первые две недели своего существования консорциум понес убытки в размере 750 миллионов. Самая невероятная развязка из всех возможных повторялась снова и была для консорциума неожиданностью.
К середине октября казалось, что вся Уолл-стрит подхватила болезнь, сразившую LT. Один за другим Merrill Lynch, Bankers Trust, UBS, Credit Suisse First Boston, Goldman Sachs и Salomon Smith Barney, столпы нового консорциума, сообщали о своих огромных убытках, в сумме сопоставимых с потерями LT. Котировки акций банков падали, что было признаком всеобщей потери доверия к тем самым институтам, которые пришли на помощь компании. После оказания финансовой помощи LT инвесторов просто одолевала мысль о том, что Уолл-стрит легкомысленно спонсирует хедж-фонды. Один за другим банки с сознанием долга сокращали степень своей подверженности рискам, связанным с этим гибельным классом финансовых учреждений. Совсем недавно они вызывали зависть всей Уолл-стрит, теперь же стали отверженными.
В действительности подверженность рискам, хотя и немалая, не была столь угрожающей, как утверждали паникеры. LT-2 не пряталась в кулисах. Впрочем, LT (и другие хедж-фонды) все равно оказали разлагающее воздействие на Уолл-стрит. Банки не могли противиться соблазну баснословных, пусть и преходящих прибылей, которые получали хедж-фонды. Имея избыток капитала, банки бросились учреждать собственные аналогичные торговые отделы и воспроизводили разнообразные стратегии, заимствованные из арсеналов хедж-фондов. Вслед за развалом LT банки также понесли убытки по арбитражным операциям с облигациями в России и на основанных на акциях ПФИ. Хорошие отношения с хедж-фондами и осведомленность об их деятельности провоцировали желание повторить их успехи. Такова была истинная цена подверженности банков рискам.
За какие-то три месяца котировки акций Merrill Lynch упали на две трети. Этот спад не был таким же жестоким и, разумеется, таким же продолжительным, как снижение стоимости акций LT на 92 %, но все равно поражал воображение.
