Огромные убытки – вот что удерживает большинство людей и учреждений от неоправданных, необоснованных рисков. Напоминание о том, что за безрассудство всегда приходится платить, было бы полезно, особенно в тот момент, после десятилетия процветания и роста финансовых рынков. Не станут ли рассчитывать на Федеральную резервную систему убаюканные придуманной для LT мягкой посадкой инвесторы из компании, которой предстоит стать следующим проблемным дитятей? В общем и целом решение Федеральной резервной системы вмешаться (пусть и понятное в свете паники, бушевавшей в сентябре 1998 года) прискорбным образом ослабило профилактическое действие болезненной, но необходимой дисциплинарной инъекции.
Макдоноу всегда выступал в защиту своих действий, хотя, казалось, был недоволен и, пожалуй, даже озабочен тем, что фонд продолжал существовать. Через год после спасательной операции президент Федерального резервного банка Нью-Йорка в момент бестактной вспышки откровенности заявил: «LTCM стоит на грани исчезновения. Заверяю вас, что это тот результат, который меня весьма устраивает»
[288].
Более серьезная и имеющая далеко идущие последствия ошибка Гринспена заключается в том, что он постоянно отвергает необходимость регулирования и обеспечения большей прозрачности операций с ПФИ. Заблуждаясь в отношении способности банков поддерживать дисциплину до кризиса, Гринспен всего лишь через шесть месяцев после кризиса призвал к менее обременительному режиму регулирования
[289]. Его архаичное противодействие повышению прозрачности, которая всегда является лучшим другом свободного рынка капитала, поскольку позволяет инвесторам самим следить за собой и контролировать себя, заставляет вспомнить одну из ранних сентенций Гринспена. Будучи под полным влиянием Эйн Рэнд
[290], он писал: «Основой регулирования является военная мощь»
[291]. На самом деле солдатам приходится охранять рынки как раз в странах, страдающих от отсутствия прозрачности (таких, как Россия).
Возможно, эпизод с LT доказал, что система отчетности, действующая так хорошо в отношении традиционных ценных бумаг, неспособна выполнять свои функции применительно к договорам по ПФИ. Говоря попросту, инвесторы имеют вполне адекватные представления о рисках, указанных в балансах, но когда они сталкиваются с рисками по ПФИ, они обычно теряют голову и ничего не понимают. Некоторые стандарты отчетности изменены (несмотря на сопротивление Гринспена и банков), но зияющие лакуны остаются. Поскольку объемы операций с ПФИ увеличиваются, этот изъян будет снова и снова преследовать нас.
Более того, помимо совершенствования отчетности по ПФИ существует мощный довод в пользу ограничения реальной подверженности рискам. Законодатели стесняют условиями величину средств, которые могут предоставить в кредит Chase Manhattan и Citibank, – выданные банками кредиты не должны превышать определенной доли собственного капитала банков. Эти действия вполне обоснованны: банки неоднократно демонстрировали склонность выходить за пределы разумного. Но тогда почему же Гринспен одобряет систему, позволяющую банкам навешивать на себя любое количество рисков, какое те захотят, до тех пор пока эти риски облечены в форму ПФИ?
Двойственная политика Федеральной резервной системы, которая прячет голову в песок перед кризисом, а затем, когда он случается, вмешивается в функционирование рынков, выглядит еще более противоречивой, если рассматривать ее как целостную политику. Усилия правительства всегда должны быть направлены на предупреждение, а не на активное вмешательство. В общем и целом верно, что правительство заранее устанавливает правила для регулируемых организаций вроде банков; кризисное вмешательство в интересах нерегулируемых хедж-фондов – особое дело.
Белый дом сформировал специальную рабочую группу по финансовым рынкам при Президенте США, в которую вошли представители разных ведомств, в том числе Федеральной резервной системы. Задачей группы было изучение падения LT, и ее отчет завершался словами: «Главный вопрос государственной политики, вызванный эпизодом с LTCM, состоит в том, каким образом более эффективно ограничивать чрезмерное заимствование средств». Более того, эта группа признала растущую роль ПФИ, заметив: «Включенные в балансы заимствованные средства не являются адекватной мерой риска»
[292]. Впрочем, в части предложения решений доклад оказался слабоват. Документ содержал призывы к повышению прозрачности хедж-фондов, к совершенствованию проводимой банками политики управления рисками и кризисами и к ужесточению стандартов регулирования. Но выдержанный в осторожных формулировках доклад, опубликованный в апреле 1999 года, был лишен того напряжения, который мог бы подвигнуть Конгресс к решительным действиям. А интерес к казусу LT тем временем стремительно снижался. Летом после кризиса Дэвид Ранкел, член банковского комитета палаты представителей Конгресса США, заметил: «В сентябре и октябре прошлого года это было горящим делом. Но не сейчас»
[293].
Шум вокруг хедж-фондов также улегся – и по понятным причинам. Так уж случилось, что кризис с LT коснулся одного хедж-фонда, но подлинными отцами кризиса были крупные банки Уолл-стрит, которые допустили ослабление стандартов по мере разбухания своих бумажников. В момент спасательной операции банки предстали в образе ничего не ведавших жертв известной секретности LT. Это представление усиливали многочисленные заявления банкиров об их личной невиновности (так, Комански, покинув здание банка Федеральной резервной системы, позвонил одному из своих приятелей и заявил: «Когда я увидел их положение, у меня коленки затряслись»). С течением времени такие заявления звучали все менее искренне. Каждому банку была известна степень его подверженности риску по собственным сделкам с LT; для понимания, что LT проводит подобные операции повсеместно, не надо быть гением.
Патрик Паркинсон, служащий Федеральной резервной системы, включенный в состав группы при президенте США, через пару месяцев после спасательной операции поведал сенатскому комитету следующее: «По всей вероятности, LTCM получала кредиты на крайне выгодных условиях, хотя и вела операции с исключительно высокой степенью риска… Контрагенты получали от LTCM информацию, указывавшую на то, что компания имеет позиции по ценным бумагам и ПФИ на суммы, которые были очень велики по сравнению с ее собственным капиталом. Однако лишь очень немногие, по-видимому, действительно понимали совокупный риск LTCM, если кто-то вообще это понимал»
[294].
