— Бронхит в туберкулез переходит, нет? — спросил он печально.
Катя не удержалась и хихикнула. Мещерский схватил его тарелку.
— Съешь сардельку горяченькую. Тебе соусом полить? Катя готовила.
— А он не ядовитый?
Мещерский пропустил замечание мимо ушей.
— Я, ребята, вчера анекдот слышал, — начал он жизнерадостно. — Встречаются, значит, чукча, Клинтон и Берия. Клинтон и говорит… Черт! Забыл. Забыл, что говорит Блин Клинтон. Вадь, а почему все нынешние анекдоты столь неуклюжи? Народ прежде такое загибал, а теперь…
— Народ! — Кравченко хмыкнул. — Какой народ, Сережа? Перекрестись. Все анекдоты, что сейчас в классические сборники входят, выдумывали знаешь где? В домике на кругленькой площади с памятником партайгеноссе "Д". Кабинетик там был под самой крышей под зеленой лампой. Как общество «Арзамас». Собирались штатные сказители от капитана и выше и… За пять минут на любую тему с любым персонажем историю могли слепить. Об этом даже анекдот ходил, — он открыл было рот — рассказать, но взглянул украдкой на Катю и сдержался, — неприличный, при дамах не буду.
— Сказители, значит, ясненько, — Катя отправила в рот ложку кукурузы. — Значит, о любых персонажах могли?
Кравченко вздохнул.
— Ну, а про… Колобка могли, непристойный только.
— Сидят чукча, Колобок и Екатерина Сергеевна на сочинском пляже, плетут небылицы и… — Кравченко внезапно вспомнил что-то. — Вот у нас в институте мастак один был на анекдоты. Сереж, Витьку Павлова помнишь? Мозги у него, как у Жванецкого были, а язык подвешен, как у Лени Якубовича. Помнишь его, а?
— Он мне звонил, — лаконично изрек Мещерский.
— Когда?
— Последний раз — позавчера. А так мы с ним с марта перезваниваемся. То он мне, то я ему.
— А-а, ну ты с ним и раньше связи не терял. Он где сейчас?
— Работает в турагентстве «Восток» менеджером. Давно уже, года четыре. Там дела у них — швах, банкроты они.
— А чего звонит?
— Да у нас дела с ним, — пояснил Мещерский. — Его тетка в Музее антропологии работает старшим научным. Ты же знаешь, наша экспедиция разные задания будет выполнять, ну их программу тоже. Он меня с нею и познакомил. А второе — он насчет усыновления справки наводил. Я вот через Катю все ему узнавал.
Кравченко покосился на Катю, отправил в рот сардельку, набулькал в кружку пива. («И горлышко бронхиальное прошло!» — злорадно отметила та.)
— Он ведь от Ленки Серовой ушел, я слышал. Они давно вроде разбежались, — заметил Вадим. — Кого ж он тогда усыновляет?
— Сказал, что после развода так и не женился. А тут были у него друзья — китайцы, представляешь? Муж и жена. Врачи. Он с ними в Таджикистане познакомился. Ну, якобы они там погибли — ехали по дороге на Мургаб, их «духи» обстреляли. Остался у них пятилетний сынок-сирота. Вот он этого китайчонка и усыновлял. Катя мне вон весь порядок в отделе по несовершеннолетним узнала: какие бумаги нужны, куда направлять.
— Альтруист Витька, ишь ты, — заметил Кравченко, вперяя в Катю пронзительный взгляд. — К семейному очагу мужика потянуло. А веселый он парень был в институте. Душа нараспашку. За это его и в Контору не взяли, и из дипломатов поперли. Он переводчиком вроде подвизался потом?
— Ага, — Мещерский смаковал пиво. — Завтра я в музей к его тетке иду, она доктор наук, хранитель всей экспозиции. Музей там классный, только закрытый.
— А можно тогда с тобой? — спросила Катя. — Ну, если он закрытый для зевак, значит, там есть что посмотреть. Завтра все равно суббота. Там динозавры, да? Скелеты?
— Там всего хватает. Вадь, а ты… — Мещерский подмигнул. — Витька туда тоже подскочит. Сокурсника не желаешь повидать?
Кравченко все смотрел на Катю. Она подняла глаза от тарелки — ну на тебе, на, скандалист! Ее взгляд, видимо, что-то ему разъяснил. Однако он не желал так быстро капитулировать. Налил себе пива, спросил томно:
— Кости-то допотопные по какому адресу хранятся?
— В двух шагах от Катиной «управы», в Колокольном.
— В Колокольном? Там напротив ресторанчик есть корейский. Так?
— Есть, есть.
— Тогда ладно. Поскучаем в музее, пылью подышим, зато потом встречу сбрызнем.
— В корейском дорого, — заметила Катя.
— Что? — Кравченко повернулся к ней. :
— Дорого в корейском. И пакость там всякая. Пауки заливные.
Вадька отодвинул тарелку. Взглянул на наручные часы. Демонстративно зевнул.
— Половина десятого… Серега, поздно уже, да? Как, на твой взгляд? Гостей вон пора выставлять. На хауз.
Мещерский улыбнулся. Катя поднялась. Кравченко поднялся следом.
— Посуду моет хлебосольный хозяин.
— Ладно, — Мещерский двинулся за ними в прихожую, — встретимся у музея в четыре.
Катя открыла дверь и направилась к лифту. Кравченко шествовал следом, позвякивая ключами от машины.
В тесной кабинке лифта лед ссоры растаял окончательно. Лифт — удобное изобретение для таких субъектов, как В. А. Кравченко. Между третьим и "вторым этажами мир был окончательно и бесповоротно заключен. Вадька успел расставить все точки над "i".
Глава 5
МУЗЕЙ
Суббота стала преддверием тех удушливо жарких дней, что обрушились на Москву в середине июля. Катя проснулась в начале восьмого. Ей показалось, что она каким-то образом очутилась в парной бане: не продохнуть, воздух в комнате точно теплая вата или кукуруза попкорн. Вадим тихо посапывал рядом. Если не просигналит электронный радиобудильник — может дрыхнуть до обеда. Она хотела было из вредности нажать на клавишу музыки в будильнике и оглушить его какой-нибудь «Армией любовников», но потом все же пожалела: пусть спит. «Мое чувство глубокое, как океан» — его шуточки, его родинка на левой ключице… Она осторожно выскользнула из постели и направилась в душ.
Кравченко покинул почивальню не скоро. Катя успела уже выпить кофе и посмотреть по кухонному телевизору «Тома и Джерри» по шестому каналу.
— Ну, чем займемся до четырех? — осведомился Вадим, выходя из ванной и растираясь махровым полотенцем.
Она пожала плечами. Улыбнулась.
— Тогда у меня есть предложение, — бодро начал он, обнял Катю и потянул ее в комнату.
— Нет, — она, смеясь, отстранилась.
— Нет?
— Потом.
— Последнее время я слишком часто слышу все эти «потом», «хватит» и это твое любимое, — он щелкнул пальцами. — Любимое «не надо».
— Завтракать садись.
Это простенькое замечание мгновенно переменило ход его мыслей. Через секунду он уже уплетал яичницу с помидорами и яростно тыкал в кнопки тостера, тщетно пытаясь поджарить себе и Кате гренки с сыром. Затем Кравченко устроился в кресле с журналом, придирчиво разбирая новую Катину статью в «Авторалли». Он считал себя самым умным и беспристрастным Катиным критиком, хотя, если честно, мало что понимал в ее ремесле.
