Ольгин опустил глаза. Ресницы у него были густые, как черная щеточка. От них на его крепкие скулы ложились тени.
— Да ладно, Шура, видишь, человеку надо, — подал голос Званцев. — Не двадцать девятого, Никита Михайлович, а двадцать восьмого мая. У Зои нашей день рождения как раз был, ну он, естественно, не мог к ней не приехать.
— Он был у Ивановой?
Званцев кивнул.
— Ночью?
На этот вопрос ему никто не ответил.
— А возвращался рано утром… Да, вот тебе и этолог…
— Вы его в нашей краже подозреваете? — спросил Ольгин хмуро.
— Ну, учитывая кой-какие обстоятельства, я бы на вашем месте сделал все, чтобы убедить меня в этом, — Колосов вздохнул. — Как ведь тогда просто объяснить и тот ключ, и ту дверь.
— Боюсь, вы ошибаетесь, — возразил Ольгин. — Юзбашев не тот, кто может опуститься до банальной кражи.
— Не тот? Он на большее тянет? Собеседник Никиты пожал плечами.
— Ну, на кой черт ему змеи? — удивился и Званцев. — Да он вообще чокнутый — бессребреник. На диссертации своей помешан: жил впроголодь, а сам зверей подкармливал — собак, кошек бродячих. Нет, вы как хотите, думайте про нас что хотите, — он снова покраснел, — а я Костьку в воры никогда не запишу. Как бы я к нему ни относился.
— Я тоже, — согласился Ольгин. — Пусть мы с ним не сошлись в наших взглядах, не сработались, но клеветать бездоказательно на него я не намерен.
— Ладно, разберемся, — Никита поднялся. — Вы мне адресок вашего общежития и паспортные данные гражданина Юзбашева подкиньте, пожалуйста.
— На базу придется возвращаться, — ответил Ольгин. — У меня с собой нет записной книжки.
— Раз надо — вернемся, — заверил его Никита.
Когда они уже покинули отдел и садились в его «Жигули», Колосов отвел в сторонку Соловьева, вышедшего их провожать.
— Не знаю, как остальное, но кражу этих ползучих мы раскроем, — шепнул он ему. — Я это печенкой чую.
— Список сотрудников института я у Балашовой запрошу, — тоже шепотом заверил его Соловьев. — Сегодня же.
— Обязательно. Тут ни одну деталь упускать не следует. Прибыв на базу, они сразу же проследовали в резную избушку-"будку", служащую лабораторией и одновременно пристанищем для Званцева. Три тесные ее комнатки были битком набиты громоздкой аппаратурой. Никита взглянул на нее мельком: все равно ведь как на афишу коза. Один компьютер узнаешь, да и то с трудом.
— Вот точный адрес общежития: Серебряная набережная, пятнадцать, корпус два, а вот телефон вахтера. Вот паспортные данные Юзбашева, — Ольгин открыл на середине пухлый блокнот, давая возможность списать нужную информацию.
— А если в общаге вашей не застану я Юзбашева — съехал он, предположим, где мне тогда его искать? — спросил Колосов.
— Ну, знаете ли… Костик такой человек. — Званцев, за его спиной склонившийся над блокнотом, сделал паузу. — Тот, кто говорит о быках, во сне видит одних быков. В общем, учитывая, что Московский зоопарк на реконструкции, а на биофаке МГУ нет вакансий, в столице остается не так уж много мест, где можно изучать тот предмет, которым он занимается. Там и ищите. В ларек, я вас уверяю, Костик не пойдет торговать. С голоду будет пропадать, а этологию свою не бросит.
— Что, действительно полезная наука? — спросил Колосов с недоверием.
— Полезная и перспективная, но не у нас, — Ольгин поморщился. — Не в нашем дражайшем отечестве. У нас сейчас одна коммерция перспективна. И та — воровская.
Никита хотел было уж подняться и, как говорили в старину, откланяться, как вдруг дверь лаборатории с треском распахнулась и на пороге возник Женя, потный и запыхавшийся.
. — Снова! — выпалил он. — Александр Николаевич, я видел! Лично видел! Есть!
— Кто? — спросил Ольгин, вскакивая. — Флора?
— Нет, Чарли! Идите быстрее!
По встревоженно оживленным лицам собеседников Никита понял: что-то произошло.
— Я вам не помешаю? — спросил он.
Ольгин не ответил, он уже спускался по лестнице.
— Быстрее, не то опоздаем! — кричал Женя.
Они что есть духу мчались к обезьяннику. Сердце в груди Колосова бешено колотилось. Он моментально позабыл и о Юзбашеве, и о новости, сообщенной Ивановой.
У клетки с шимпанзе, которого звали Чарли, они остановились. Ольгин сделал знак, призывая к тишине. Никита вытянул шею, стремясь разглядеть, что же происходит внутри.
Чарли сидел к ним спиной, на корточках, по-звериному припав к бетонному полу. Он с урчанием копошился в темной куче. Никита поначалу не понял, что это, потом разглядел — перья. Мелькнуло что-то красное. Под ногой у Жени хрустнул гравий. Чарли обернулся.
Никита замер: морда шимпанзе была густо вымазана свежей кровью. В крови были и лапы — так напоминающие человеческие руки. В кулаке его был зажат окровавленный лоскут мяса: белела вывернутая кость, розовели сухожилия. Перед шимпанзе на полу лежала полурастерзанная птичья тушка. Слабый ветерок шевелил темные перья.
Чарли посмотрел на людей исподлобья и глухо заворчал.
— Галка, по-моему, — шепнул Ольгин. — Жень, как это произошло?
— Он меня не видел, — ответил лаборант тоже шепотом. — Я на лавочке загорал. Потом слышу — шум. Смотрю, три галки у его клетки шастают. Видите, там у прутьев куски яблока? Другие куски он в траву бросил вон там. А эти положил у самых прутьев. Я все видел. Когда одна расхрабрилась и подскакала к приманке, он ее сцапал. И сразу впился зубами.
— Значит, это точно Чарли, я так и думал. — Ольгин подошел к клетке вплотную:
— А что, они разве птиц едят? — спросил Никита.
— В природе довольно часто, — ответил Званцев. — Это описано в литературе. Но в неволе такие случаи очень редки. Впервые было замечено в 1983 году в Лондонском зоопарке. Там самка шимпанзе ежедневно ловила и съедала по голубю. У Чарли те же привычки. Он плотоядный.
— Плотоядный? — Никита почувствовал мурашки на коже. — Хищник?
— Нет, — Званцев усмехнулся. — Но мясо любит. Флора, впрочем, тоже. Мясо прежде входило в их рацион. Он им, видно, мал. Мы находили перья у клеток, только не видели, кто у нас подстерегает птичек.
— У него вон морда вся в крови, — заметил Никита с отвращением.
— Обезьяны любят кровь. Не все, но некоторые не прочь ею полакомиться. Шура, — окликнул Званцев коллегу. — Ты чего собираешься делать?
Ольгин осторожно просунул руку сквозь прутья. Чарли заворчал громче.
— Это что такое? — Голос Ольгина был тихим, мягким. — Что это за фокусы, Чарли? Ну-ка, брось. Отдай. Отдай мне скорее.
Ворчание стало низким, угрожающим.
— Сейчас же брось, ну! — Ольгин повысил голос. Шимпанзе разразился истерическим визгом и, точно лохматый черный шар, метнулся в глубину клетки. Чарли взобрался на толстый сук, сваленный в углу, и исторг на голову ученого целый поток негодующих и резких воплей.
