Генерал Андреичев, задумчиво кусая губы, еще раз посмотрел в зеркало. Погоня была очень некстати, но, в конце концов, ее можно было предвидеть. В этом деле участвовало неизвестное количество заинтересованных сторон. Там, в забрызганном замерзшей грязью "форде", мог сидеть кто угодно – какой-нибудь боевик "Аль-Каиды", или таинственный агент Потапчука, или даже сам Джонни Уэбстер, решивший, что глупо покупать за большие деньги то, что можно взять даром. Это была гонка с огромным призовым фондом; тут уж, как говорится, кто успел, тот и съел.
– Один он там или мне мерещится? – спросил он.
– Вроде один, – сказал водитель и, вглядевшись в зеркало, уверенно добавил: – Точно, один.
– Ну что ж, – задумчиво произнес Дмитрий Владимирович. Чуть приоткрыв окно, он выбросил окурок через щель на дорогу и сразу же закурил еще одну сигарету. – Думаю, на этом корыте нам от него не уйти...
– Факт, – с каким-то непонятным удовлетворением подтвердил водитель.
– И сам, по собственной инициативе, он от нас тоже не отстанет.
– Это вряд ли.
– Вот и я тоже так думаю. Сдаваться он, похоже, не намерен. А если враг не сдается, его... что?
– Мочат в сортире! – теперь уже с откровенным удовольствием процитировал главу государства водитель.
– Вот именно. Замани его, где потише, подальше от глаз, подпусти поближе, и...
– Есть, товарищ генерал, – сказал водитель и немного сбавил скорость.
Распорядившись, генерал Андреичев сразу же выбросил этот "форд" из головы, как если бы его водитель уже был мертв и валялся изрешеченный пулями в узкой щели между измалеванной граффити стеной и мусорным баком. Дмитрий Владимирович всем телом развернулся назад, забросив правый локоть на спинку сиденья, и сосредоточился на пленнике. Тот уже снова сидел на полу среди мятых картонок, вцепившись здоровой рукой в краешек скамьи, и таращил на генерала круглые от испуга глаза, один из которых стал заметно меньше другого.
– Ну, мистер Рэмси... – благожелательно начал Дмитрий Владимирович, однако договорить ему не удалось.
Водитель вдруг резко ударил по тормозам. Колодки завизжали, казалось, на весь Лондон, в грузовом отсеке все с проклятьями повалились друг на друга, а Дмитрия Владимировича, который по свойственной многим россиянам и в особенности большим начальникам привычке пренебрег ремнем безопасности, швырнуло вперед, да так, что он весьма ощутимо приложился головой к ветровому стеклу, после чего съехал с сиденья на грязный пол кабины. Это было не столько больно, сколько унизительно; вдобавок ко всему водитель, повинный в этом безобразии, даже не подумал помочь генералу выбраться из узкого пространства между сиденьем и приборной панелью. Более того, этот хам даже не извинился. Вместо этого он, глядя прямо перед собой и не обращая на бедственное положение начальства ни малейшего внимания, поливал кого-то отборным матом.
Бормоча слова, намного превосходившие выкрикиваемые водителем ругательства по новизне и изобретательности, генерал кое-как вскарабкался на сиденье. Первым его желанием было как следует засветить мерзавцу в ухо, но он сдержался, ограничившись заданным сквозь зубы и с очень зловещей интонацией вопросом:
– Ты что, баран?! Что творишь, а?!
– Да вот же, – ничуть не испугавшись, свирепо откликнулся водитель, указывая вперед, на неведомо откуда появившийся посреди узкого, зажатого между двумя глухими кирпичными стенами проулка молочный фургон. – Вывернулся, сука, из-за угла прямо перед носом! Еще бы чуть-чуть, и вмазались бы ему прямо в ж..., которой он, падло, думает!
– Твою мать, – медленно остывая, проворчал генерал. – Вернемся домой – запишу тебя на водительские курсы.
– Вот это правильно, – сказали из копошащейся на полу грузового отсека матерящейся и кряхтящей кучи. – А то он права свои у китайцев на Черкизовском купил. Я свидетель, я вместе с ним ходил, а то он боялся, что его разведут – вместо прав липовый проездной на троллейбус подсунут...
– Чья бы корова мычала, – огрызнулся водитель. – Не нравится – в метро поезжай... Ну, – остервенело продолжал он, с ненавистью глядя на маячащий впереди задний борт молочного фургона, – ты ехать будешь или нет?! Так, блин, торопился, а теперь ползет, как вошь по мокрому месту!
Фургон действительно еле полз, а проулок был чересчур узок для обгона. Водитель раздраженно засигналил, ударяя по кнопке клаксона всей ладонью, и несколько раз моргнул фарами, требуя уступить дорогу.
Будто в ответ на эти действия, задняя дверь фургона вдруг распахнулась настежь, и Дмитрий Владимирович увидел стоящего в кузове человека – вернее, двоих. Один действительно стоял в дверном проеме, широко расставив ноги в высоких армейских ботинках и что-то держа у плеча, а другой, скорчившись за его спиной, поддерживал товарища за талию, помогая тому сохранять равновесие. Какую-то долю секунды генерал Андреичев недоумевал: что за странная поза? Затем мгновенно похолодел, осознав, что смотрит прямо в широкую трубу расчехленного, готового к бою противотанкового гранатомета.
* * *
– Приветствую вас, мистер Рашид, – сказал секретарь Ахмед, вежливо приподнимаясь из-за стола. – Прошу вас, проходите. Господин Али ждет.
"Вот как, – подумал Закир Рашид, рассеянно кивая в ответ, – господин Али! Похоже, мои акции растут. Мне уже назвали имя – правда, вымышленное, но это все-таки лучше, чем ничего".
Пройдя мимо секретаря и обдав его смешанным ароматом пота, скверного одеколона и дешевых сигар, Рашид открыл дверь кабинета и переступил порог. Он был здесь впервые. Из-за волнения он даже не сумел разобрать, что за мебель стоит в кабинете и есть ли она там вообще. Мебель, надо полагать, была, поскольку плечистый Гамид в своем европейском костюме, с расстегнутым воротом рубашки и галстуком, торчащим из бокового кармана, все-таки не висел в воздухе и даже не стоял где-нибудь в углу, как старинная вешалка для одежды, а сидел, положив ногу на ногу, на низеньком кожаном диванчике у окна. Да и хозяин тоже сидел, положив сцепленные в замок ладони на крышку письменного стола и благожелательно разглядывая остановившегося на пороге турка своим единственным глазом.
Рашид почтительно и неловко склонил голову в поклоне, а затем сложил руки на животе. Эта поза была не хуже и не лучше любой другой, зато так он прикрывал, а заодно и поддерживал спрятанный под одеждой пистолет.
Он подумал, что присутствие Гамида в кабинете может все осложнить, а потом решил: плевать. Надо просто стараться держаться подальше от плечистого телохранителя, и тогда он просто не успеет ничего сделать. Ведь все, что теперь нужно Закиру Рашиду от жизни, это возможность сделать один-единственный меткий выстрел.
Странно, подумал он. Странная штука – жизнь. Когда ты молод, тебя одолевают самые разнообразные желания, большие и маленькие. Хочется все попробовать, везде побывать, заработать кучу денег и встретить какую-то небывалую, неземную любовь. А самое интересное, что, как бы беден ты ни был в юности, перед тобой все равно открывается огромное количество возможностей. С годами жизнь входит в избранную колею; возможностей выбраться из нее, покинуть проторенное русло становится все меньше, а вместе с возможностями умирают и желания – одно за другим, одно за другим, пока не останется только одно, последнее. И, как только ты осознал, что желание у тебя осталось всего одно, можешь не сомневаться: смерть близка.
