Белкин глянул на номер соответствующей таблички.
— Приходно-расходный лист из храма бога Луны Сина, — ответил он. — Годовой учет поступающих в кладовые храма зерновых запасов. Это с раскопок в районе реки Диалы.
При упоминании слова «Диала» Алагиров внезапно встал, тоже подошел к стенду и с любопытством склонился к экспонатам.
— А вот на этих черепках что? — Скуратов ткнул в артефакты, помеченные цифрами.
— Это литературные тексты на аккадском языке. Сборник пословиц. Вот здесь написано: «Ради похоти женился, проснувшись — развелся». А это, — Белкин указал на шесть табличек, помеченных номером 14, — юридический справочник. Среднеассирийские законы, где очень подробно разбираются уголовные нормы и различные виды наказаний...
— За какие же преступления? — заинтересовалась Катя.
— За убийство, за кражу скота. А здесь, — Белкин кивнул на терракотовый квадратик древней глины, испещренный клинописью, — перечень уголовных наказаний за мужеложство.
— Восток, — Скуратов хмыкнул. — Как там в Библии насчет Содома? Искали его, насколько мне известно, не только в Палестине, но и в Ассирии, и в окрестностях Ашурра, и в Вавилоне — блудница вавилонская... Мда, Восток... А хотите, расскажу случай, что произошел со мной в Стамбуле несколько лет назад? Я в Турции работал в одной нашей совместной фирме. Персонал был смешанный — наши и турки. Приняли мы в штат выпускника тамошнего столичного коммерческого колледжа — менеджер по связям. Парень двадцати двух лет. Но они там на юге, как виноград, рано созревают... И как-то он ко мне сразу расположился вроде бы от души. Знаете, Катя, — Скуратов вдруг резко обернулся к молчавшей Кате. — Я вообще-то не очень легко схожусь с людьми. А тут — то ли молод я был, то ли... В общем, подружились мы с ним. Работы полно было, но и выходные, конечно, случались. Он мне Анкару как гид показывал, Стамбул — к друзьям возил, с семьей познакомил своей. Потом как-то в Стамбуле в выходной однажды в баре засиделись. Ну, молодые мужики, женщина нужна... Не то чтобы бардак какой, а так, для разрядки простой. — Он кашлянул. — Я тогда не такой еще боров был. — Он снова глянул на Катю, потом на Янину Мелеску. — Ну и вкусил, в общем, под завязку константинопольского рахат-лукума. А утром в офис приехал. Смотрю, Амир — парня Амиром звали — уже там, у кофеварки нашей. Кофе, говорит, сварил горячий. Не хочешь? Я отвечаю: спасибо, отлично. Еще потрепаться хотел с ним, рассказать о приключении. А тут телефонный звонок мне. Случайно, выходя, в дверях оглянулся — вижу, а он мне из коробочки махонькой что-то в кофе сыпанул...
Катя напряженно смотрела на Скуратова. — И что же это было? — спросил Белкин. Он тоже внимательно слушал эту неожиданную исповедь.
— Мышьяк.
— Ты хочешь сказать — турок хотел тебя отравить?!
— За что? — воскликнула Катя.
— Приревновал. — Скуратов как-то нехорошо, двусмысленно хмыкнул. — Жестоко, брутально. Я-то, наивняк, славянская душа, думал, мы с ним простые корешки... Отец его в социал-демократах числился, семья просоветски-пророссийски настроена... А Амиру не русско-турецкая дружба от меня потребна была. Восток! Блистательная Порта. Наши-то вон сейчас в Анталию косяками, как сельди, прут, и мужики, и бабы к Мраморному морю на золотой песочек. А плохо себе представляют, куда, в общем-то, они едут, на какой такой рахат-лукум.
— И где же этот ревнивец мышьяк-то достал? — спросил Белкин.
— В Стамбуле на восточном базаре. Бханг
[2]
. — Скуратов усмехнулся. — Дело мы, конечно, замяли. Никакой полиции, только наших в консульстве предупредили. Амира со службы вышибли. Несколько дней он возле офиса нашего околачивался на своем мотоцикле. Он же рокер был в свободное от работы время. Рокер на красной «Ямахе». И в глаза мне все заглядывал, как пес...
Яна зашелестела рулонами ватмана. На Скуратова она не смотрела.
— Уже уходите? — спросила она Катю. Та взяла со стола свою сумку.
— Да, пора. Спасибо вам большое. Очень было интересно.
— Подождите, я с вами. Я уже закончила. Вы к метро? Катя объяснила, что ей тут близко — пешком до Фрунзенской набережной.
Алагиров подошел к ним. У него был вид человека, наконец-то дождавшегося. Чего? Скуратов, с которым они попрощались, остался с Белкиным. Под каким-то предлогом задержался и Риверс. Когда Катя выходила из зала, он стоял у стенда с юридическими табличками.
— Всего хорошего, Абдулла, — простилась Катя с Алагировым.
— А хотите, я вас с Яной довезу до метро?
Катя не успела ответить. Янина Мелеску покачала головой: нет, спасибо. Алагиров понуро направился на стоянку к машине. Это была какая-то синяя иномарка. Катя в машинах разбиралась скверно. До «Парка культуры» дошли быстро. Дорогой поддерживали вежливо-оживленный женский разговор — где какие магазины, где скидки, что из вещей и косметики можно удачно купить на летних распродажах.
— Ну, мне через дорогу, а вам в метро, — на Садовом кольце Катя начала прощаться со своей спутницей. Помахав ей на прощание, пошла к Комсомольскому проспекту. У светофора оглянулась: Яна все еще стояла у газетного развала, где они расстались. А на Садовом Катя увидела синюю иномарку. Алагиров стоял возле машины на тротуаре. Он оказался у метро «Парк культуры» намного раньше их. К Яне он не подходил. Они смотрели друг на друга, разделенные людским потоком. Прошла минута, другая, потом Яна медленно зашагала к Алагирову. Последнее, что Катя видела, прежде чем светофор зажег перед ней зеленый свет, — Абдулла предупредительно открыл переднюю дверь, Яна села в машину. Машина медленно тронулась.
Глава 20
ОТЧЕТ О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ
Следующий день застал Катю за весьма странным занятием. Ее ждала стопка белой чистой бумаги. Утром бумагу принес Никита Колосов. Он не спросил, что произошло при посещении музея и есть ли новости. Просто сказал:
— С вашим начальством я уже договорился. Вот, — он указал на стопку бумаги. — Пожалуйста, изложи подробно все, что считаешь достойным внимания. Твои наблюдения, соображения о людях, окружающих Мещерского. О ком конкретно напишешь — тебе виднее. О тех, кого в последний месяц ты видела возле Сергея.
— Писать в форме рапорта на чье-то имя?
— В форме вольного сочинения лично для меня. Здесь тебе ваши будут мешать, отвлекать. Идем к нам, выделим вам, Катерина Сергевна, персональный кабинет.
Кабинет действительно выделили — крохотную каморку с зарешеченным окном. Рядом с кабинетом Никиты Колосова. Катя в казенных стенах почувствовала себя неуютно. Подумала: нет, вдохновение не посетит ее в этом богом забытом месте.
Она вспомнила, как вчера вечером, вернувшись из музея, застала Кравченко уже дома. В последние недели он вообще не слишком-то и задерживался на работе. Вечерами сидел на кухне, на угловом диванчике, пил чай с медом, курил, о чем-то думал.
