Колосов мрачно смотрел на Лобное место. Бархат проследил его взгляд, усмехнулся. Он ведь был не человек — барометр.
— Телефон в клубе есть? — спросил Колосов. — Оттуда ночью позвонить можно?
— Легко. А потом, у Риверса мобильник. Кстати, а знаешь, как его наши в клубе зовут? — Бархат прищурился. — Шерхан. Непредсказуемая личность. Характер, как у той большой полосатой киски. И пьет к тому же по-черному. То тихий, мурлычет, а то когти выпускает и за горло. Между прочим, про ту драку, что ты мне говорил, в клубе очень даже часто вспоминают. Говорят: «Вломили щенкам. Еще бы крепче вломили, если б ментов не принесло». То есть вас. А о Маслове никто ничего не говорит. Ну, это прямо. А криво... Я выяснил: клуб он посещал где-то с прошлого лета. Правда, с перерывами. И связи у него были. Были связи! Иногда он даже у кого-то на квартире какое-то время жил. Ну, деньги он брал, в общем, подрабатывал. Там не один он такой мальчик был. А насчет того, было ли что у них с Риверсом, — это пока глухо. Впрочем, там такие — все как переходящие призы. Наверняка что-то было.
— А как парня там звали? Под какой кличкой он в клубе проходил? — спросил Колосов.
— Лопух. Он же вроде с радиотехнического? Помнишь, как в фильме про Шурика? «Профессор, может, и лопух, но аппаратура при нем-м-м».
— Юмористы, — Никита сплюнул себе под ноги. — Выводы твои насчет сказанного?
— Ну, какие тут выводы? — Бархат усмехнулся, скользнул взглядом по фигуре собеседника. — Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать. Риверс ведь в лицо тебя не знает? Близко, насколько я усек, вы еще не сталкивались? Ну, думаю, стоит выкроить вечерок — да хоть сегодняшний, самому: понаблюдать.
— Тебе кажется, что-то за ним такое есть? Бархат пожал плечами.
— Ты же мне так и не сказал, в чем конкретно вы; его подозреваете, — ответил он задумчиво. — Но я так понимаю: смерть Лопушка — это ведь только эпизод? И еще я вижу: что-то у вас там не так. Что-то не стыкуется. Видимо, и Шерхан тоже лишь эпизод. Есть и другие на подозрении, да? Другие варианты?
— Да, есть. Ты, как всегда, зришь в корень, Бархат.
— Хоть бы один-единственный раз назвал меня по имени. А то я и сам забуду, как меня мама в детстве именовала.
— Не забудешь.
Бархат повернулся к Лобному месту спиной.
— Есть люди, Никита, которых лучше видеть, чем слышать, — сказал он тихо.
Колосов подумал: о другом фигуранте, Астраханове, они как раз говорили наоборот — лучше слышать, чем видеть.
— Не зачумленные же там, в конце концов, — продолжил Бархат. — И где ты ночи проводишь, ты же руководству не докладываешь. Только... прежде чем нам с тобой туда соваться...
— Что? — быстро спросил Колосов.
— Кое-что нужно поменять. — Бархат медленно описал рукой овал перед его лицом. — Имидж. Сместить некоторые акценты. Ну, это я беру на себя. Правда, на это нужно время. Не бойся — не день. И даже не ночь. Всего-то полтора часа.
И они вторично встретились уже в семь вечера. Бархат привез с собой спортивную сумку с «барахлом». Замаскироваться. После долгих примерок и споров к своим джинсам Никита получил с барского плеча просторный хлопковый свитер с гигантским вырезом, открывавшим почти всю грудь. Бархат, хмыкнув, жестом фокусника достал из кармана дешевый мельхиоровый медальон. Никита безропотно нацепил и эту побрякушку. Затем двинули в парикмахерскую в одном из переулков на Пятницкой: крошечный мужской зал — всего два кресла и, как хвастливо заметил юркий «стилист», встретивший их по звонку Бархата, «запись на три месяца вперед».
В парикмахерскую ходили только «свои», чужих здесь отшивали вежливо и сразу. И, как заметил Колосов, весь зальчик был вместо рекламы модных стрижек залеплен стильными фотоплакатами с обнаженной мужской натурой.
Стричься-бриться в этом вертепе Колосов отказался наотрез! Но стилист, пошептавшись с Бархатом, не унывал. Широким жестом указал на столик с дорогой парфюмерией.
— Попробую сделать что-то приличное из того, что есть, — он пальцами легонько коснулся затылка Колосова. — Парфюмерная линия «Титаник». Правда, я противник всего ненатурального. А вы? Тоже? Отлично. В таком случае обойдемся без гелевой маски.
Он скользнул тенью за дверь и через пять минут вернулся с фаянсовой плошкой, в которой плавал... обычный разболтанный омлет.
— Чудное средство для фиксации волос — яичный желток и натуральный пчелиный воск. Полная натуралка, — зачерпнул желтую жижу горстью. — Будь добр, смотри прямо в зеркало и не верти так башкой, бэби. Я ж тебя не укушу.
Колосов закрыл глаза. Ловкие мягкие руки массировали ему голову. Вымыли волосы мягким шампунем, просушили феном. Затем... Когда он снова взглянул на себя в зеркало, на него напряженно пялился некто стильно зализанный на косой ломаный пробор а-ля Дэниэль Болдуин, ухоженно блестевший темным лаком. Колосов медленно поднялся с кресла. Ему казалось — у него стеклянная голова. Проклятый свитер кокетливо сполз с плеча, обнажая бицепс. Ой-Йо...
— Теперь ты в норме, — хмыкнул Бархат. Он оглядывал начальника отдела убийств и своего прямого работодателя, резидента, словно тот был бездушным манекеном. — Можно, конечно, и дальше совершенствовать, но, по-моему, на один вечер сойдет и так.
К половине десятого они приехали на Черноморский бульвар. Огни вывески «Дом Скорпиона» были притушены, но внутри клуба уже вовсю кипела жизнь. И опять «луна появилась и лезла на крышу все выше и выше», и золотая текила впитывала едкую соль, крупинками оседавшую на дно рюмки, и где-то в углу за столиком, подпив, уже горячо спорили о новом альбоме Сантаны и феномене латиноамериканского бума в западноевропейском шоу-бизнесе. А тем временем кто-то бравый, бритый, весь в тату-макияже, гордо демонстрировал тихому робкому юнцу-новичку-"зайке", затянутому в кожаный провокационно дырявый комбинезончик-стрейч, шрамы на широкой груди — якобы от ранений, полученных в боях за, Приднестровье. А за соседним столиком уже дотошно: выясняли отношения негромкие хриплые мужские голоса: поминали старые обиды, горько матерились, потом клялись в вечной любви...
Никита по долгу службы бывал во многих заведениях. Но в таком впервые в жизни... Ой-Йо!!
Была прямо отчаянная минута, когда ему даже пригрезилось: вот сейчас с треском распахнутся двери, и в зал снова завалится молодая злая ватага сокурсников Маслова, и заварится веселая боевая каша. Кому-то снова пересчитают зубы, кому-то — ребра... И все это было бы гораздо лучше, привычнее, чем... Он сидел спиной ко входу. Смотрел в зал. А там танцевали, обнимались парочки. И Бархат кидал томные ленивые взгляды на барную стойку.
— А вот и наш гусь, — сказал он вдруг тихо, улыбаясь Колосову так, словно у него на сердце расцвела весна. — Я ж говорил: он всегда сперва торчит у стойки. И пока не накачается, не клеится ни к кому.
Никита чуть обернулся. Риверса он в лицо не знал. Черт возьми, он пока никого из них не знал в лицо! Кроме Астраханова.
