Вдали синела полоска леса, и от нее через луг к Колосову стремительно двигался...
Это был всадник на лошади. И когда Никита увидел эту лошадь ближе, у него захватило дух от восторга. Иноходец золотисто-соловой масти, огненное солнечное чудо — атласная шкура, совершенство линий и пропорций, легкость, стремительность, сила, грация. Грива и хвост, раздуваемые ветром, глаза...
Конь был под седлом с вытесненными на нем крупными буквами АЮР. Он легко нес на себе всадника. Никита, прикрыв от солнца глаза ладонью, смотрел на человека, подъезжавшего к нему на иноходце. Это был Астраханов. И ездил он верхом как бог. Казалось, они с конем — единое целое.
— Я вашу машину на шоссе увидел. Не забыл той нашей совместной поездочки. День добрый, — Астраханов осадил коня у самой машины, потрепал его по шее. Был он, несмотря на жару, в щегольских жокейских перчатках. — Вот не думал — не гадал, а довелось еще раз свидеться.
— И я не думал, Василий Аркадьевич. Но как говорится: на ловца и зверь.
— Вы, конечно, ловец? — Астраханов печально усмехнулся. Глаза его были невеселы. — Знаем уже все. Звонили и из прокуратуры, и из вашей конторы звонили. На Абдуллу данные запрашивали. Справки. Все бумаги вам нужны, даже когда... Эх, милиция моя, которая меня бережет... Я так и понял тогда. Отдел по раскрытию убийств, — он саркастически усмехнулся. — То-то вы там в институте со мной... Не меня, выходит, ждали, Абдуллу. Он что, по-вашему, в чем-то замешан был? Что, раз лицо кавказской национальности, так и всех собак на него готовы уж повесить? Всегда и во всем на подозрении?
Никита молча разглядывал лошадь.
— Красавица, — сказал он. — Просто красавица. Арабской породы?
— Ахалкетинка. Чистых туркменских кровей. Юлдуз. Звездочка моя ненаглядная. — Астраханов запустил руку в густую гриву лошади. Затем ковбойским жестом перекинул ногу через ее холку и пружинисто спрыгнул в траву. Держал лошадь под уздцы. Она доверчиво тыкалась мордой ему в плечо. Было видно: всадник и конь — давние друзья.
— Я к шефу вашему еду, к Скуратову, — сказал Колосов. — В штаб ваш звонил, сказали, тут он, в Берсеневке.
— Здесь, — Астраханов гладил Юлдуз. — Что, насчет Абдуллы вопросы начнете задавать?
— Должен. Убийство произошло.
— А кто его убил?
— Это вы меня спрашиваете?
— А кого же?! Вы же отдел по раскрытию убийств — не я. И Абдуллу вели, насколько я в этом деле секу, учитывая ту странную со мной ошибочку... Да нет, не ошибочку, нас, видно, тоже за компанию. Повод-то какой, не просветите? Что, оружие не сбываем ли часом подпольно, а может, наркота? В чем противозаконном подозревались-то? Молчите. Эх вы, отдел убийств. Запомните: этот мальчик, Абдулла, никогда ничем подобным не занимался. Близко даже не стоял. Я за него головой поручился бы.
— Теперь ему безразличны все поручения... А вы слишком смелые, быстрые выводы делаете, Василий Аркадьевич. Мы вели Абдуллу... — Колосов смотрел на собеседника. — Откуда вы это взяли? А помните, что я вам в прошлую нашу встречу сказал? Не наркоторговцев мы вели, не оружейников. Искали и ищем убийцу. Абдулла — его жертва. Очередная жертва.
— И вы так равнодушно это говорите? Смахивает знаете на что? На махровый цинизм.
— Ну, вы тоже не очень-то по своему коллеге убиваетесь. Конная прогулочка в лугах...
— Алехан пил двое суток подряд, а у меня желудок больше не принимает. — Астраханов вздохнул. — Зря вы так говорите. Зря ты это, парень. Впрочем, я тоже хорош. Извини... Но как, при каких обстоятельствах он умер? Как его убили — не скажешь?
— Почему? Скажу. Застрелили из пистолета. Из пистолета марки «ТТ»... не из «браунинга». Или, Василий Аркадьевич, тот подарок пастуха Гейдара был все же не «браунинг», а что-то иное?
— Память у тебя профессиональная, парень. Вот так сболтнешь ради красного словца, а вы потом и затаскаете. Ладно, впредь наука будет. Баста. Ну, а теперь давай по-серьезному, а? Кто убил Абдуллу? Хоть какие-то версии у вас есть? Учти, мы тоже сложа руки сидеть не намерены. Он нам как брат был.
— Мы — это военные историки? Общество в полном составе? Или весь терский казачий круг? Что, самостоятельное расследование поведете?
— Уже ведем. — Астраханов удержал Юлдуз — она прянула в сторону, испугавшись проехавшей мимо машины. — И, если потребуется, на одном расследовании не остановимся.
— В тот день вы с ним встречались? — Колосов вспомнил, что этот же вопрос он задавал Белкину. Задаст и другим. Ведь это не что иное, как профессиональный ритуал. Абсолютно никчемный.
— Да, конечно. Утром он приехал в Харитоньевский. Где-то до обеда пробыл. На бильярде играл. Потом нас со Скуратовым в Управление делами Окружного атамана вызвали к половине четвертого, встреча была назначена. А он, Абдулла, при нас. Помню, еще сестре звонил. Она вроде отдыхать ехать собиралась куда-то за границу, насчет авиабилетов они говорили. На сестру он молился просто. Обожал ее. Они росли вместе. Ну, позвонил... Да, потом сказал, ему отъехать в одно место надо. Мы и распрощались.
— А куда он собирался? Вам это известно? Астраханов пожал плечами. Лицо его стало угрюмым.
— Не известно мне. Ничего мне не известно. И вообще, о мертвом... Сплетни...
— Его убили, Василий Аркадьевич. Мы теперь не только сплетни о нем, о вас, о вашем обществе начнем собирать и слухи, но и... Вы же помните нашу с вами встречу? Как вы нас... меня тогда называли? Мы ж с людьми не церемонимся. Наезжаем, допрашиваем... Сегодня я вас не планировал встретить, а видите — пришлось. Ну, сами проявили инициативу. Увидели тачку мою на дороге... Память и у вас профессиональная. Вы ведь, кажется, насколько я помню, проводником в заповеднике в Талашских горах в молодости были. Следопыт, наездник... Так куда же собирался ехать Алагиров?
— К зазнобе своей. К приятельнице. Ну, к любовнице! Черт... Есть одна такая. Художница. Манерная. Некая Янина Мелеску. Только я вас очень прошу... Я тебя, парень, прошу — с Алеханом будешь говорить — не упоминай, что это я о них растрепал.
— Почему? У Скуратова с ней тоже что-то было?
— Жили они вместе. Года два, что ли... Гражданский брак. А потом осточертела она ему, он ее бросил. Что, Юлдуз, девочка моя. — Астраханов поцеловал лошадь в атласные ноздри. — Один мужик бросает, другой подбирает. Ну, чтобы на дороге проезжей сокровище не валялось. Потом умирает...
— На проезжей дороге? А в тот день вечером, часов этак с девяти и до трех утра, где вы сами находились?
— Я? А какой это был день? Ночь? А-а... Дома, где же еще мне быть? Только, конечно, не с девяти. Я домой где-то около одиннадцати вернулся. В гараж заезжал.
— А у вас что, еще один гараж имеется, кроме того, что в доме, в Мамонтовке?
— Не лично мой, нашего общества. Мост Киевский знаете? Вот там боксы снимаем. Там у нас и автосервис свой. Заехал к ребятам. Это, я понимаю, чисто протокольные вопросы пошли?
