Колосов вспомнил: то же самое неприятное ощущение было у него и при общении с Еленой Львовной Ачкасовой. Метаморфоза чувств. И вот, соприкасаясь с семьей Сорокиных, он словно бы снова сталкивался с этой пока еще непонятной для себя материей.
— Ваша приемная дочь Лера Сорокина умерла от токсикоза. Причиной ее смерти стало отравление. Это выяснила подтвердила проведенная экспертиза, — сказал он сухо.
— Наркотики? — Белоконь, прищурившись, смотрел в окно, хотя непонятно, что он видел там через решетку жалюзи.
— Нет. А что, она разве была наркоманкой?
— Она была психически больной.
— Я знаю. — Колосов чувствовал, что спокойный, холодный тон давался ему все с большим трудом. — Но мы обнаружили в ее теле следы токсического вещества совсем иного происхождения.
— Значит, она покончила с собой? Что-нибудь выпила, Косте следовало бы лучше присматривать за ней. В конце концов, мог нанять платную сиделку. Где это с ней случилось? Дома, на квартире?
— Нет, на даче. В Май-Горе.
— А-а… — Белоконь половчее перехватил руками подставку. — Когда похороны?
— Я думаю, ваш приемный сын поставит вас в известности об их времени и месте.
— У меня нет сына. И Колосов посмотрел на собеседника. Белоконь по-прежнему не отрывался от окна. Но в смуглом, желчном лице его что-то изменилось.
— Как долго вы прожили с ними? — Колосов знал, чтя надо не впадать в эмоции, не задавать вопросы этому человеку таким вот тоном. Но сдерживался уже с трудом. — Кроме вас, ведь у них не было другого отца.
— Это вам Константин сказал?
— Так как долго вы знали семью Сорокиных?
— С их матерью я познакомился в семьдесят пятом году. Мы зарегистрировали брак.
— Вы оформили усыновление детей?
— Да, сразу же. Мы почти сразу должны были уехать, меня переводили на работу за рубеж. Усыновление было необходимым.
— Я понимаю, формальность…
— Нет, не только. Этого очень хотела Оксана, их мать. Я исполнил ее желание.
— Ваша жена рано умерла?
— Да. Брак наш длился пять лет. Рак. Говорят, климат усугубил. Не следовало менять умеренную полосу на жару.
— И вы взяли детей на воспитание?
— Взял. Точнее, они и так уже находились на моем иждивении.
Последняя фраза говорила о многом. Но вопросы начальника отдела убийств к «приемному отцу» еще не были закончены.
— Когда здоровье вашей приемной дочери начало ухудшаться? — спросил Колосов.
— Когда мы поняли, что у нее не все дома? Лет с тринадцати, по-моему, первые признаки обнаружились. Ну, переходный возраст… Начались какие-то дикие фокусы, девочка начала уходить из дома. Потом… Ну, я не помню точно. Все в таком духе продолжалось. Пришлось показать ее детскому психиатру.
— С годами болезнь усугубилась?
— Да, с годами такие болезни не проходят. Лера неоднократно лежала в больнице. Поверьте, я делал все, что мог. Но это наследственное. Как я узнал, и бабка Леры тоже страдала душевным заболеванием.
— А с Константином у вас как отношения складывались?
— Неплохо поначалу. Меня всегда радовал этот одаренный и серьезный мальчик. Я старался со своей стороны сделать все, чтобы перед ним открылась самая широкая дорога в жизни.
Белоконь явно имел в виду помощь при поступлении в престижнейший МГИМО.
— Но как же тогда вдруг получилось, что у вас не стало сына? С которым вы прожили столько лет, о котором заботились, которым руководили?
— Так получилось.
Повисла пауза. Затем Белоконь, кашлянув, спросил:
— У вас самого есть дети, молодой человек?
— Пока нет.
— Так вот, те вопросы, которые вы тут мне задаете, и те ответы, которых добиваетесь от меня, сейчас в силу целого ряда причин, например, в. силу вашего возраста… короче, что бы вы ни спросили — все равно они окажутся для вас непонятными.
— Я постараюсь понять, Виктор Сергеевич. Вы только объясните.
Но Белоконь молчал.
— Разрыву вашему ссора предшествовала, скандал? — ене унимался Колосов. — Быть может, вы жениться повторно хотели, а ваш приемный сын против был? Или, уж простите, имущество какое не поделили?
— Все возможно. Это что, имеет какое-то отношение к смерти Леры?
— Ваша приемная дочь, Виктор Сергеевич, хотя — я замечаю — вы упорно избегаете называть ее так, умерла от отравления. Понимаете? И у нас есть сомнения в том, что она выпила эту ядовитую дрянь добровольно, просто желая свести счеты с жизнью.
— Вы хотите сказать, что ее мог кто-то отравить?
— Да, это я хочу сказать! Когда вы виделись с Валерией и Константином в последний раз?
— Несколько лет назад.
— Сколько лет?
— Десять или девять.
Колосов запнулся. Срок давности, как говорят в милиции, солидный.
— Константина я, правда, как-то встретил зимой, — продолжил Белоконь. — В консерватории, когда Рената Скотт давала концерт. Он был с женщиной. Сделал вид, что мы не знакомы.
Колосову хотелось крикнуть: да почему? Черт возьми, чтя между вами произошло? Но спрашивать, кричать, идти в лобовую атаку было бесполезно. Белоконь был из тех людей, которые сами никогда не повышают ни на кого голоса, но и другим диктуют собственную манеру беседы. Метаморфоза чувств и отношений в этой семье оставалась для Колосова загадкой. Одно было ясно: у Сорокиных что-то произошло примерно лет десять назад. Причем настолько серьезное, что сразу же поломало весь привычный уклад жизни этой семьи.
— Все эти годы вы не помогали вашей приемной дочери материально?
— Она совершеннолетняя.
— Разве вы не оформляли опекунства, когда выяснилось, что…
— Нет. Ее опекуном стал Константин.
— А он оказался хорошим и верным братом для Леры — не находите?
«Не таким, как ты отцом, сукин ты сын», — недвусмысленно прозвучало в голосе Колосова.
— Вы только что, молодой человек, сообщили мне, что моя приемная дочь умерла от отравления.
— И что?
— Ничего. Но уж если вы настолько заинтересовались этим делом, если вам мерещатся в нем какие-то профессиональные перспективы, — Белоконь чуть усмехнулся, — я бы посоветовал вам прояснить этот вопрос детально.
— Какой еще вопрос? — Колосову вдруг вспомнилась старая сказка, где говорилось о том, что не следует доверять мужчине вот с такими густыми, сросшимися над переносицей бровями, похожими на мохнатую черную бабочку. «У таких, — вещала сказка, — дорога одна — в лес по февральскому снегу. Сросшиеся брови — верный знак оборотня».
