— По-твоему, Модин лжет? — спросил Колосов, вернув заявление рубоповцу.
— Искажает. Скажем так.
— Но я в дежурке сейчас читал акт его медицинского освидетельствования. У него следы от наручников на запястьях и кровоподтеки на спине.
— Никита, он взял кредит и не желает возвращать деньги. Речь тут не идет о составе преступления по графе «вымогательство». Люди, которые одалживали ему деньги, знают, что он просто валяет ваньку, жмотничает. Они и принимают соответствующие меры предупредительного характера: топают на Модина ножкой. А он кладет кучу в штаны. Но заметь при всем при этом: с деньгами расстаться — должок отдать — выше его сил. Умрет, но не даст. А в штаны кладет при этом. Парадокс, скажешь? Кидается к нам, Лепит сказку — грабят, мол, меня, караул. Ну, а мы его соответственно…
— А вы, как всегда, всех на чистую воду выводите.
— Либо он изложит в заявлении все, как было. Правду и только правду, либо… Я ему прямо так и сказал. — Обухов брезгливо смял «подлинник». — Этой беллетристике место на гвозде в уборной, а не в моем сейфе. Раз просишь меня о помощи — не ври мне. Это я тут каждому говорю. Шепнул и ему на ушко. Те, кто понимает намек, как, например, ты, мой догадливый коллега, Те имеют шанс со мной сотрудничать. Иным же, увы-увы, выход, как говорится, один… Ну, Модин тоже быстро смекнул.
— У кого он взял кредит? — поинтересовался Колосов. Обухов двусмысленно хмыкнул и назвал фамилий весьма известного в Москве «представителя деловых и банковских кругов».
— Ну и?.. Олигарх, что ли, в вымогатели переквалифицировался?
— Мараться с такой мелочовкой ему? Да он к тому же сейчас не в отечестве нашем забубённом. За бугром кукует, инвесторам на кризисные обстоятельства жалуется. — Обухов снова хмыкнул. — Нет, речь не об этом дяде. Он просто переуступил свое право на возврат долга. Так спокойнее по нынешним временам, да и хлопот меньше.
— Кому переуступил?
Тут яйцо Обухова приняло совершенно мальчишеское выражение: а что дашь за это? Колосов все явственнее чувствовал себя бедным родственником перед этим сверхосведомленным коллегой.
— Лешеньке Кедрову со товарищи. Насколько нас проинформировали: красновской братве.
Колосов присвистнул — поди ж ты! Кедров был в области личностью одиозной. От таких личностей, по мнению Колосова, был один лишь вред и никакой, совсем никакой пользы. Кедров был бессменным лидером красновской ОПГ, не раз наводившей шорох среди коммерсантов и даже вступавшей в конфликт с органами правопорядка. Кедрова (несмотря на его полтинник с хвостом и лысый череп, давно уже растерявший остатки кудрей) в близких к его персоне кругах именовали не иначе как Лешенькой, а еще к нему прилипла странная кличка Лехистан. Полтора года назад у Лехистана начались дремучие сложности с прокуратурой, налоговой инспекцией и Комитетом по приватизации.
Все эти строгие организации одновременно устроили на Лехистана дружную охоту, потому что он со своим «влиянием и весом» всем в области в конце концов катастрофически опостылел. Претензий к нему было пруд пруди — от неуплаты налогов до незаконной приватизации помещений, оборудованных под залы игровых автоматов, в подмосковной Бехтеевке. Дальновидный Лехистан, как только заслышал это всеобщее и громогласное «ату его» (а в прошлом у него уже имелся печальный опыт общения с органами власти и закона — три его судимости по «корыстным» статьям были уже погашены и преданы забвению), не стал на этот раз долго испытывать терпение судьбы. Он неожиданно занедужил «острым обострением язвы двенадцатиперстной кишки» и укатил лечиться в Германию. О нем ничего не было слышно в области около полугода. И вот имя его так неожиданно всплыло.
— Лехистан за границей. Кто же у них там сейчас на хозяйстве за главного? — спросил Колосов. Но рубоповец лишь махнул рукой:
— Да какая разница кто? С Модиным имела и будет дело иметь низшая каста. Шелупонь. Им приказали — они сделали, припугнули. И финита. И при всем нашем… при всем твоем, коллега, горячем желании действовать, отрывать им, гадам ползучим, головы, ни на самого Лешеньку-Лехистана, ни даже на его ближайшее окружение мы по этому делу при такой вот хлипкой Доказательственной базе не выйдем. Оперативной перспективы — ноль: мы уже все просчитали. Это я тебе говорю.
— Поэтому, раз нет перспективы взять Леху за упитанную задницу, значит, и делать ничего не надо? Хорошая у вас логика, Гена, Гена, эх, доплетете вы когда-нибудь свои комбинации… — Колосова, хотя он и злился, порой восхищало и это ленивое всезнайство, и абсолютнейший невозмутимый пофигизм Обухова. Тот считал достойными себе противниками лишь крупных и очень крупных представителей «контингента». И сладостно, и долго копил на каждого такого потенциального «крупняка» горы компры в персональном компьютере.
Когда-нибудь, по его убеждению, все это должно было сработать и прогреметь так, что аж всем чертям станет тошно. Но если у рубоповцев спрашивали, когда же, ну когда настанет тот долгожданный День Гнева, когда грянет гром и грянет ли вообще, Гена Обухов в числе первых делал красивые загадочные глаза и многозначительно обещал: скоро; потерпите еще чуток.
— Ладно, делайте что хотите, но с Модиным я буду контактировать лично и один, без твоих помощничков. — Колосов всем своим видом показывал, что никакие возражения тут более неуместны.
— Да там все проще пареной репы, Никит. Не паникуй. — Обухов сладко-сладко потянулся. — Он трясет мошной, отсчитывает купюры. Мы их помечаем скоренько. Потом он с нашим сопровождением — ну, хочешь, ты сыграй роль его телохрана, окунись, так сказать, в героическую атмосферу — едете «на место» по их звонку. Вручаете портфель с деньгами. Потом мы их берем. Я устраиваю так, что… Ну, будет моментик, когда твой Модин подумает, что все, хана, мол, пишите письма. Смертельная и грозная опасность нависает над его головой, а ты… — Обухов ухмыльнулся. — Ты его спасаешь. Красиво так, живописно, натурально. И — финита. Потоки благодарных слез, пожатия рук. Ты получаешь личный контакт со свидетелем — как результат полного к себе доверия и приязни, он деньги свой назад и покой душевный, а я… Один я, бедный, ни черта не получаю интересного. Я и так, как видишь, все знаю.
— А вы получаете статистику. Год закрывать — чем отчитываться-то будешь? Комбинациями, что ли, своими? Теорией?
— Отчитаемся. Не волнуйся за нас. Но… галочка лишняя не помешает. Знаешь, эти бюрократы меня когда-нибудь в гроб загонят.
На том они и поладили. Колосов был доволен и удивлен. На этот раз с Генкой обошлось все тихо-мирно. Без ругани и обычной дележки полномочий, без криков: «А ты кто такой?» — «Нет, а ты кто такой?»
На словах и с Модиным все должно было получиться гладко. Однако как оно там сложится на самом деле — одному богу было известно. А загадывать Колосов не любил.
Когда он вошел в кабинет, где Модин в полной одиночестве от руки, без помощи верной секретарши, переписывая заявление, не стал начинать дело издалека, а бухнул сразу из всех бортовых орудий залпом:
