— Мало? Их пятеро у нас было таких. И у каждого ублюдка своя отдельная история.
— Ну и? И что дальше? Почему он так тебя ненавидит? — Колосов посмотрел на испачканную засохшей кровью руку и полез в карман за платком.
— Почему? Да потому. Толкли мы, толкли вот так с ними воду в ступе — толка никакого. Дело в тупик зашло. А нужно было что-то решать. Как-то кончать все это, пресекать в корне. Один же из этих пяти точно он был.
— Откуда ты это знаешь. Ну откуда?
— Знаю. Один был он. И он это знал, и я это знал. И ребята наши. И прокуратура.
— Так не бывает, Никита.
— Бывает, — Колосов холодно глянул на Катю. — А доказательств у нас не только на предъявление обвинения не хватало, но даже, как это называется… на персонификацию подозреваемого. Ну, тогда я и решил… Надо было как-то всю эту эпопею с мальчиками прекратить. Я обязан был его остановить любой ценой. Короче, я каждого из них, каждого вызывал и… Говорили мы так, что они до конца дней своих эти наши толковища не забудут. Каждому в лоб — знаю, мол, что это ты. Глаз с тебя не спущу. Если хоть один раз снова что-то такое всплывет и ты засветишься — ты покойник на следующий же день.
— Оружием, что ли, угрожал каждому?
— Неважно. Они меня поняли. Я играл пять против одного. Наверняка.
— И чего же ты всем этим добился?
— Убийства прекратились.
— Но все равно…— Катя хмурилась — Бог мой, кто их разберет, этих мужчин, когда они правы, когда не правы в своих поступках. — Все равно, возможно, ты не ошибался только в отношении одного из них. Остальных же ты оскорбил, унизил, напугал без всяких на то оснований. Если один из них — убийца-садист, то четверо остальных-то невиновны.
— Если бы их у меня даже сотня: была, то я все равно поступил бы точно так же. — Колосов сплюнул. — А что, надо было ждать еще одного мальчишку, изуродованного, изнасилованного в подвале? Черт с ними, пусть я этого скота за руку не поймал, но хоть пресек его развлечения. Раз убийства прекратились, значит, один из этой пятерки понял меня как надо.
— Ну а если бы был новый случай, ты что же, их всех на следующий бы день перестрелял, что ли, как обещал? — спросила Катя. — Око за око? По закону Талиона?
Колосов молчал. Она почувствовала, что наступила ему на больную мозоль.
— Как все плохо, Никита, жестоко. — Катя не хотела говорить этого — сама не знала, как у нее вырвалось. — Очень, очень плохо. Скверно. Столько жестокости… Отчего мы такие? Разве нельзя как-то по-человечески, по-другому…
— Ну да, возлюби ближнего своего. А он зайдет за угол да твоему же ребенку и… Или вон кого-нибудь за ноги, как овцу, вздернет, освежует. Кровью начнет на даче клумбы поливать.
— Но и ведь так тоже невозможно! Пауза. Они не смотрели друг на друга.
— Убийства, как видишь, такими методами прекратить нельзя, — сказала наконец Катя, — только… Ну хорошо, положим, ты с Ящером оказался прав и он действительно тот, кого вы искали, но все равно… Кстати, а как эти пятеро реагировали на твое предупреждение?
— Врач на следующий же день «телегу» в областную прокуратуру накатал. Вызывали меня, долбили дятлом. С шизиков — взятки гладки, сама понимаешь. А эти двое — Ящер и портняжка с Сокола — молчали вглухую.
— Не жаловались на беззаконие?
— Нет.
— Ну хорошо, даже если это действительно он, почерк-то все равно не совпадает. — Катя нервничала. — Ни способ совершения, ни объект посягательства даже и близко не стоят.
— Суть от этого не меняется, Катя. — За весь их долгий разговор Никита впервые назвал ее по имени. — В каждом случае, и в здешнем тоже, — налицо признаки садизма. Причинение мучений человеку…
— Но наши вон про ритуальное убийство говорят. И оно, по-моему, действительно похоже на ритуальное — столько странных, жутких деталей…
— Дьявола можно ублажать поначалу детской кровью, а потом и на кровь взрослых перекинуться. Ну, скажем, для того, чтобы избавиться от неких прежних подозрений. Я ж его предупредил, Ищенкова-то, — он понял. И решил действовать по-другому. Как раз тут логике его поведение не противоречит…
— А когда вы там с ним… ну, ссорились… он говорил что-нибудь? Что не виновен, ни при чем?
— Некогда ему было оправдываться. Морду ему полировал холеную. Жаль, Юрку не вовремя принесло, а то бы ему…
— Никита Михайлович, а… вы здесь… — На крыльцо вышел Караулов. Колосов представил ему Катю. Следователь и глазом не моргнул, услышав, что в этом деле у них имеется добровольный помощник в виде сотрудницы пресс-центра. — Значит, ребята, расклад такой, — сказал он. — Предварительный экспресс-анализ на Ищенкове следов крови не выявил. Одежду я у него все равно изъял, отправлю на экспертизу. Завтра же мне результаты нужны будут, так что, Никита, очень прошу, договорись с ЭКУ, чтобы уважили, сделали по быстрому. Далее, Ищенков свое присутствие на берегу Сойки объясняет весьма просто: пришел на заре купаться. Мол, каждое утро, не исключая даже плохой погоды, регулярно принимает такие вот водные процедуры. Он, мол, человек спортивный, закаленный, вода холодная — одно удовольствие как бодрит, ну и все в этом роде. Встал, говорит, сегодня около четырех утра, в четверть пятого примерно был уже на реке. Просекой к Сойке не шел — зачем ему, мол, такой крюк? Из поселка к реке совсем другая дорога — через рощу напрямик. Далее, личность погибшего мы уже установили. Участковый его с трудом, но опознал. — Караулов достал из кармана куртки записную книжку. — Тарантинов Петр Егорович, местный житель, из зареченского поселка, неработающий. Я спрашивал Ищенкова, он клянется, что никакого Тарантинова никогда в глаза не видал.
Катя хотела было возразить, но решила подождать со своей информацией, пока следователь прокуратуры не закончит.
Караулов чрезвычайно понравился ей своей серьезностью и обстоятельностью. Мало того, что он уберег горячую голову начальника отдела убийств от опасных и опрометчивых поступков, но даже и сейчас его спокойный, деловитый тон отрезвляюще действовал на Колосова. И за все это Катя сразу же прониклась к молодому следователю самой искренней симпатией.
— Что Ящер в Май-Горе позабыл? — спросил Никита. — Совпадение или нет? Там два детских трупа, тут один зарезанный. Что-то плохо мне верится в случайное стечение обстоятельств при таком раскладе.
Тут Катя снова хотела было вмешаться: и тут тоже два трупа, про Сорокину вы что же, забыли? Но опять-таки прикусила: язык: и правда, совпадения, конечно, странные и маловероятные, но… Чего сейчас в жизни только не бывает? Однако все равно во всем этом нет никакой логики: если даже Ищенков садист-убийца (внезапно в памяти ее всплыла сцена сеанса у Хованской), то для чего ему тогда потребовалось травить гранозаном Сорокину?
— А с чего ты взяла, что эти происшествия связаны напрямую? — тут же сама себе возразила Катя. «А с того, что…» В душе, однако, она и не сомневалась, что смерть Леры и страшная кончина Колоброда — звенья одной и той же цепи.
