— Чем? — Голос Александры Модестовны напоминал карканье вороны. — Жуком, что ли, твоим навозным на нитке? Да плевать он хотел на весь этот твой бред!
— Ты орешь как базарная торговка. Судишь о вещах, в которых ничего не смыслишь. А я тебе всегда говорила: единственное, что я напрочь не приемлю в близких мне людях, это идиотизм, упрямство и неискренность. К великому моему прискорбию, неискренности в наших с тобой отношениях, Саша, все прибавляется.
— Я… я просто боюсь. Ты должна меня понять, Юля, мне страшно. Если я потеряю его… Он все, что у меня осталось в жизни. Он бросит меня, найдет себе какую-нибудь длинноногую молодую телку, женится на ней — теперь-то он свободен, — что тогда?
— Ничего, — голос Хованской был насмешливый, холодный. — Бедная, бедная Саша… Пока я с тобой, он тебя не бросит, успокойся. Я искренне хочу тебе помочь. Я помогаю тебе и буду помогать. А вот ты, повторяю, уже не до конца искренна со мной.
— О чем ты?
— Отлично понимаешь о чем. Шура-то наш сегодня вернется с подробным отчетом?
Пауза. Александра Модестовна беспокойно зашевелилась.
— Ты ошибаешься, Юля. Я не делаю ничего в обход тебя. Да, Шурка занимается этими вопросами по моей просьбе. И ты можешь сама просмотреть все бумаги, когда он вернется. Он их в нотариате заверил по моей просьбе. И я никогда ни на йоту не отступила от нашего с тобой уговора.
— Ты отлично знаешь, что сегодня мне не до твоих бумаг. А твой племянник, Саша, просто самоуверенный мальчишка. И, кажется, ему совсем не нравится все то; что так тесно сближает нас с тобой.
— Ты ошибаешься, Юля. При чем здесь вообще он?
Новая пауза. А потом Катя услышала голос Хованской откуда-то из глубины дома, видимо, она уходила с террасы:
— Больше всего меня удручает эта путаница с вашими именами. Плохая примета, когда в одной семье два человека носят одно и то же имя: один непременно дурно кончит, Сашенька.
Голоса стихли. Потом на террасе погасили свет. Катя решила подождать, что же будет дальше.
Время тянулось страшно медленно. Ночная сырость давала о себе знать, Катя ежилась, отодвигаясь все дальше и дальше от холодного кирпича. Но вот на террасе снова послышались шаги. Кто-то открыл дверь и начал спускаться по ступенькам.
— Осторожно. Вот так, не спешите. Вы должны быть предельно осторожны, я держу вас, — послышался голос Юлии Павловны.
Потом шаги направились по дорожке к калитке. Суду по звукам, шли двое. Причем один какой-то странной, неуверенной, шаркающей походкой, точно древний старик.
Катя заметалась под окнами: преследовать соседей по пятам и при этом остаться незамеченной невозможно. Выход один: она понеслась назад, к пролому в заборе. Если они сейчас выйдут на дорогу, она сможет, даже сделав солидный крюк, засечь их, потому что дачная дорога освещена хоть и редкими, но все же фонарями.
Однако Катя неожиданно заблудилась. Перед ней была черная стена зарослей, и найти в ней путь к дыре в заборе казалось просто невозможным. На участке Чебукиани снова хлопнула калитка, потом послышались голоса на крыльце. Может, эти две уже повернули назад? Катя не знала, как поступить, — вернуться к даче и подслушивать дальше или все-хаки бежать через свой участок к дороге? Окна дачи снова ярко вспыхнули, за занавесками двигались два силуэта.
— Катька, ты здесь? — это был шепот Нины с той стороны забора. — Ну, как там у них? Ползи сюда, ну же! Я стояла у калитки, как ты велела. Минуты три назад Сорокин отправился к соседкам. Я проследила за ним по забору: он вошел в их калитку только что! Кать, да где же ты?
— Здесь, дыру эту проклятую ищу. — Катя ползала в кустах, снова шаря руками в темноте. Наконец — о счастье! — уткнулась прямо в пролом.
От всех этих кромешных лазаний сквозь забор и колючие кусты у нее искры из глаз сыпались. Но, едва поднявшись с земли, она снова потащила приятельницу за собой к калитке.
— Я никого не видела, кроме Сорокина, — сообщила Нина. — По-твоему, это Хованская и Смирнов были? Может, они к реке направились или к… горе?
— Стой здесь, жди меня. — Катя уже возилась с замком калитки. — Если я задержусь, не паникуй. Я только хочу проверить, куда они пошли.
То был, конечно, не знаменитый марафон к «канадской границе», но все-таки так, как в ту душную безлунную ночь, Катя, пожалуй, не бегала никогда в жизни! Она еще успела подумать: это вам не дистрофические средиземноморские диеты, не любимый «драгоценным В. А.» тренажер «Тотал-Джим». Нет, это стиль настоящей вакханки — безумный бег с препятствиями в ночи. Когда ноги по щиколотку вязнут в теплой дорожной пыли, а бьющий, в лицо ветерок одним своим волшебным дыханием сжигает всё ваши лишние килограммы. Катя на лету сдернула куртку и швырнула ее через забор: завтра утром найдет где-нибудь в кустах смородины, а сейчас…
Редкие фонари тускло освещали дорогу — дальше начиналась темная роща, серела полоска шлагбаума, бежали тропинки к реке, И вот в желтом свете дальнего фонаря Катя с трудом различила две темные фигуры, углубляющиеся в лес. Прячась за кустами, она наконец догнала их. И отчего-то ей сразу стало не по себе.
Ощущение было такое, что она видит слепого и его поводыря. Впереди, одетая в спортивный костюм, вышагивала Хованская с сумкой-рюкзаком за плечами. А позади нее, положив ей, как поводырю, руку на плечо, покорно шел Смирнов. Катя сначала никак не могла понять: отчего он идет, вот так странно шаркая по траве и то и дело спотыкаясь? Но потом, уже на прогалине у реки, где было чуть светлее, чем под сводами леса, она наконец разглядела… Глаза Смирнова были туго завязаны черной повязкой. Он и точно сейчас был слеп, как крот.
От неожиданности Катя даже оступилась. И проклятая ветка громко хрустнула под ногой. Хованская остановилась. Оглянулась. Далеко, где-то в самой глубине леса, снова раздался тот протяжный таинственный крик — ночная ли то птица подала свой голос?
— Что-то ноги не идут совсем. — Катя услышала хриплый, одышливый голос Смирнова.
— Вы просто ослабели от поста. Держитесь за меня крепче. Мы уже почти у холма. — Хованская снова медленно тронулась вперед.
— Что-то не могу… Голова кружится. Лучше бы мне вернуться…
— Не сходите с ума, Олег, — Хованская даже не остановилась. — Вы не можете вернуться! Это уже не тот случай, когда на полпути можно вот так взять и все бросить. Вы что, не понимаете, какие знамения ОН нам дал? Вас что, это не убедило? Опомнитесь, возьмите себя в руки. ОН ждет вас! И, сказав ему «да», вы уже не можете вот так просто и безнаказанно сказать ему «нет». Слышите? ОН просто не примет отказа после таких вот знамений! Знаете, чем такое отступничество грозит? Я же вас честно в самый первый раз предупредила: это всегда палка о двух концах. Но вы настаивали. А теперь — что же, на попятный, когда цель почти достигнута? Опомнитесь, повторяю, и если не желаете себе зла, вы должны…
Гудок дальнего электровоза раздался на станции за лесом. Катя в своем укрытии вздрогнула: как все-таки звуки разносятся в ночи!
