По словам Сорокина, однако, Ищенков находился на даче Чебукиани максимум четверть часа. На террасе кипел скандал, и он, видимо, сразу сообразил, что Хованской сейчас не до него, и сказал, что лучше зайдет попозже. Отвечая на настойчивые вопросы следователя, Сорокин уточнил, что Ищенков в дом проходил — был и на террасе, и у холодильника, и даже, кажется, в ванной.
Сорокин далее рассказывал следующее: томатный сок (упаковку в десять коробок) привез накануне из города Александр Кузнецов по просьбе тетки. «Она за завтраком обычно себе делала, как мы это в шутку звали, „Кровавую Машу“. Нет, нет, конечно, никакого алкоголя, просто томатный сок и разбитое туда сырое яйцо. Все в доме знали, что это, так сказать, ее фирменное блюдо — сок по утрам. Она ведь за завтраком, кроме черного кофе, больше никогда ничего не ела». И в это утро все (если, конечно, не считать ссоры) шло как обычно. «Ну, Володька ушел, они там кричали, Шурка в бутылку полез — сказал, что ноги его больше у тетки не будет, хватит, мол, ей на его горбу ездить, — продолжал комментировать события Сорокин, — и дошел выгонять машину из гаража. А Александра Модестовна… она человек отходчивый, хорошо воспитанный, добрый человек… была…» — Тут голос Сорокина, по словам следователя Караулова, пересказывавшего весь этот «допрос в лицах» Кате, впервые за всю беседу дрогнул. До этого же любовник вдовы говорил о своей умершей подруге сдержанно, очень спокойно, без какого-либо намека, на присущие ему ранее горячность и истеричность суждений.
— У меня от беседы с ним такое впечатление сложилось, Екатерина Сергеевна, — делился с Катей Караулов, — что Константин Сорокин в шоке. Или же мастерски притворяется. Словно он еще не понял, что она умерла, что это все, конец… И я скажу вам, Катя: если он нас обманывает — то это великий актер.
Итак, согласно показаниям Сорокина, Александра Модестовна попросила его догнать у ворот разгневанного племянника и вернуть. Сорокин пошел за Кузнецовым в сад, они разговаривали у гаража. И вдруг услышали крики с террасы.
«Когда мы вбежали на террасу, она лежала на полу у стола, — рассказывал Сорокин, глядя в одну точку перед собой. — Она задыхалась. Я подумал: плохо стало с сердцем. Ведь она сильно перенервничала. Возле нее был Олег. Я кинулся расстегивать ей кофту. И тут мне в глаза бросился стакан с остатками сока в руках Смирнова… А на столе стоял открытый пакет, чашки чайные, ну все к завтраку… Александра захрипела на моих руках, и тут вдруг я понял… Она уже не дышит. Она мертва. Олег сказал мне, что они были на террасе и она в расстройстве все ходила взад-вперед, машинально сок прихлебывала, а он ее успокаивал. Не сок, Олег… Потом попросила его стакан на стол поставить — он ближе стоял. И в этот миг вдруг побелела вся, вскрикнула и рухнула на пол».
— Юра, а вы выяснили у Сорокина, где в этот момент находились Хованская и мальчик? — уточнила у следователя Катя. Она бы предпочла слушать показания из уст самого Сорокина, а не с чужих слов. Ни, приходилось довольствоваться вот таким информационным суррогатом.
— Мальчик вроде был в ванной. Он только что проснулся и мылся там.
— То есть Антоша был там, где вы потом обнаружили бутылку с хлоридом ртути, — снова уточнила Катя.
— Получается, да. А Хованская, по словам Сорокина, была в своей комнате. Вроде бы после изгнания Кузнецова переодевалась к завтраку. На их крики она выбежала на лестницу. Затем настала Катина очередь прокомментировать последние май-горские события с учетом своей собственной информации. Колосов слушал ее внешне безучастно. Караулов, напротив, со все возрастающим волнением и интересом. Катя попыталась объяснить, какими такими причинами могла быть вызвана та ссора между Кузнецовым и Александрой Модестовной, учитывая события ночи. Каждый раз, упоминая Шурку, Катя смотрела на Нину. Та молча сидела в кресле. По ее глазам было видно, о ком она думает сейчас.
Катя помнила, как ночью они отправили ее спать, а сами… Она несколько раз вставала, смотрела в окно. Они все стояли у калитки. Поцелуи в ночи… Катя и злилась, и умилялась. Как дети-несмышленыши, ей-богу! Ну пригласила бы Нинка своего обожателя к себе. Все равно ведь дело, видно, к тому идет. Если настойчивый и влюбленный Кузнецов и дальше будет таким же предприимчивым, то как знать — может, и правда к концу августа — честным пирком да за свадебку. Натянет Нинка мужу нос, а Борьке и поделом, не круги романов, не виляй хвостом!
Катя чутко прислушивалась — не скрипнет ли предательски ступенька, а потом уснула, так и не дождавшись развязки. А утром по Нинкиному лицу поняла, что хотя на этот раз дальше поцелуев у калитки дело не пошло, но все равно все как-то переменилось… Нина смотрела на нее, смотрела и словно бы не видела, снова прислушивалась к чему-то внутри себя, тихо улыбалась. Что ж, женщина — воск, И Катя отчего-то была рада, что Шурке Кузнецову хоть чуточку повезло. Вчерашний случай на дороге уверил ее, что на него можно положиться в трудную минуту. А Нине как раз был нужен именно такой человек, пусть он даже и не сын дипломата и не знает античной литературы и древних языков.
Катя как раз описывала приятельнице до мельчайших подробностей свой разговор с Кузнецовым. Было заметно, что он производит на Нину не меньшее впечатление, чем леденящая душу сага о ночном ритуале на Май-горе. Их прервал Колосов, он появился на пороге их дома с известием о том, что… И все как-то сразу погасло. Первыми погасли Нинины сияющие глаза. Словно солнышко закатилось за тучку. Новость о смерти Александры Модестовны надолго затмила…
Короче, ЭТАСТРАШНАЯ И НЕОЖИДАННАЯ НОВОСТЬ ЗАТМИЛА ВСЕ. НО КАТЯ НИКАК НЕ МОГЛА ДЛЯ СЕБЯ РЕШИТЬ, КАК ОНА ВОСПРИНИМАЕТ СЛУЧИВШЕЕСЯ И КАК ОТНОСИТСЯ КО ВСЕМУ ЭТОМУ В ДУШЕ.
И тут Колосов сообщил ей и другую не менее поразительную новость. Его слова о том, что Хованская некогда была знакома с Михаилом Ачкасовым, стала для Кати…
Она выскочила из-за стола, зачем-то быстро прошла в комнату к телевизору — ну да, Ищенков-Ящер чинил его тут совсем недавно, и он же…
И тут Катя внезапно вспомнила, что, оказывается, она и сама знала все это. То самое, «что-то важное», что она так хотела рассказать Никите, но никак не могла поймать в мучительно ускользавших обрывках воспоминаний о том вечере, вечере накануне смерти Леры Сорокиной. Ведь речь тогда за столом зашла об этом загадочном самоубийстве, и Катю даже просили прокомментировать сюжет, показанный по телевизору, а потом… Ищенков сказал Хованской про… «Я ведь с самого начала знала, что она знакома с Ачкасовым, — в смятении подумала Катя, — только я напрочь забыла. Как же это? Что же это такое?»
Колосов сейчас ее тоже беспокоил и удивлял. В этом странном деле он вообще с самого начала вел себя необычно, как бы, наверное, выразился малыш Караулов, «неадекватно».
Работать на месте происшествия, в доме, ему теперь словно казалось уже лишним. Вместо этого он просто висел на телефоне. Его мобильный звонил не переставая: главк, отдел по раскрытию убийств, дежурная часть, ЭКУ, РУБОП («Эти-то костоломы ему зачем тут?» — недоумевала Катя).
А сам Никита вроде бы (кроме разговора по телефону) на месте ничего не делал. Слушал Караудова, слушал их с Ниной внимательно и вместе с тем отрешенно. Да еще смотрел в окно на кусты сирени.
