Положение немного улучшилось в 1949 году, когда в Haloid появился Гарольд Кларк, первый физик компании, и для научноисследовательской лаборатории был арендован старый склад магазина бакалейных товаров. Кларку поручили набрать небольшой штат сотрудников лаборатории. В следующем году, в ответ на настойчивые просьбы Карлсона, в Haloid пригласили еще одного патентного адвоката и начали создавать настоящий патентный отдел, который будет расширяться в течение следующих десяти лет, хотя никогда достаточно быстро, чтобы успевать за открытиями ученых из отдела Кларка и других сотрудников. Карлсон мог наконец уделить больше времени экспериментальной работе. В 1953 году компания выделила под его работу отдельную лабораторию и назначила ему в помощники молодого физика Гарольда Богдоноффа. Двое мужчин делили небольшое темное помещение в заднем углу на первом этаже фабрики Rectigraph, которая находилась рядом с домом на Холленбек-стрит, куда теперь переехал отдел Кларка. Прямо над комнатой, где работали Карлсон и Богдонофф, располагалась большая темная фотокомната, и иногда пролитая там жидкость капала на них с потолка.
В 1980 году Богдонофф вспоминал: «Господин Карлсон был простым человеком, не экстравертом и не снобом. Он был уравновешенным человеком, который никогда не богохульствовал». Он также сказал: «На самом деле я не помню, чтобы он когда-нибудь выходил из себя по какому-нибудь поводу. У него были мягкие манеры, и он никогда не повышал голоса. Я не слышал, что бы он когда-нибудь выругался. Мне кажется единственным сильным выражением, которое я от него слышал, было «Черт побери!». Иногда во время экспериментов нас било током от источников высокого напряжения или что-то в этом роде, и это было, пожалуй, единственным случаем, когда он говорил «Черт побери!», но я никогда не слышал от него никаких ругательств».
У Карлсона был толстый, скрепленный тремя кольцами блокнот, в котором он кратко записывал свои идеи, – привычка с детских лет. Когда утром Богдонофф приходил на работу, Карлсон открывал блокнот и говорил: «Посмотрим, что у нас есть на сегодня». Он перелистывал страницы с краткими заметками, написанными его ровным почерком. «Хорошо, мы будем делать вот это», – обычно говорил он. Карлсон был дружелюбен, внимателен, уступчив и был бы идеальным соседом по комнате в общежитии, но на работе мужчины почти не разговаривали на отвлеченные темы. Богдонофф вспоминал: «Я помню дни, когда я приходил на работу и говорил: «Доброе утро, Чет» и «До свидания, Чет», когда уходил вечером, а в промежутке мы едва ли обменивались несколькими словами».
Богдоноффу нравилось работать с Карлсоном, который отличался от других исследователей оригинальным стилем мышления и напряженной сосредоточенностью
[28].
Богдонофф говорил впоследствии: «Я получил такую закалку, образование и опыт, которые я никогда бы не получил в другом месте, и я заслужил одобрение и поддержку». Карлсон также великодушно делился заслугами за изобретения, и он включал имя Богдоноффа в патенты на совместные открытия, которые другие исследователи, по мнению Богдоноффа, признали бы только своей собственностью.
«Его подход к вещам в условиях процесса изобретения, если так можно выразиться, я попытался сохранить в своей работе, – также сказал Богдонофф. – Он всегда искренне восхищался тем, что он открывал. Он часто испытывал эмоциональный подъем, когда что-нибудь получалось. Открывать что-то новое было для него наслаждением. Иногда он наталкивался на препятствие или терпел полный провал. Он качал головой и не мог понять, почему у него ничего не получилось, а затем «стремительно возвращался к чертежной доске». Богдонофф однажды вырезал объявление из «Уолл стрит джорнал», текст которого (цитата Кальвина Кулиджа), по его мнению, полностью описывал характер Карлсона. Он вспоминал: «Объявление гласило: Будьте настойчивы. Ничто в мире не заменит упорства. Талант не заменит, – в мире больше всего неудачников с талантом. Гениальность не заменит, – непризнанный гений – это стало почти поговоркой. Одно только образование – не заменит, – мир полон образованных отщепенцев. Только упорство и убежденность всесильны. Я уверен, что Карлсон обладал каждым из этих качеств».
Карлсон иногда сопровождал Богдоноффа и других ученых, когда они ходили обедать в «Арч-отель» или в столовую фирмы Kodak. Он редко был многословен, если только речь не затрагивала интересующий его научный вопрос, тогда он мог быть убедительным и оживленным. Он не был сплетником. Многие, кто знал его, говорили потом, что они никогда не слышали, чтобы он говорил о ком-нибудь пренебрежительно. (За все время, прошедшее после успеха ксерографии, он никогда публично не упомянул имени ни одной компании, которая отвергла его предложение.) Он обладал сдержанным юмором и свойственной логическому уму любовью к каламбурам. Его любимая шутка, которую он регулярно использовал в своих речах, касалась человека-снаряда из цирка, который решил уйти на покой, но его босс попросил его остаться и сказал: «Я никогда не найду человека твоего калибра». После его смерти вдова Доррис сказала однажды: «У него было очень острое чувство юмора, но оно редко включалось. Разумеется, он не походил на человека, который ходит с ухмылкой или с улыбкой на лице, но мне всегда казалось, что его лицо готово улыбнуться, что ему это легко сделать».
В течение двух лет совместной работы Карлсона и Богдоноффа у них был обычный набор удач и промахов: некоторые из их идей были использованы в производственных машинах, а многие другие нет, включая идею Карлсона, связанную с ксерографической системой печати для слепых. Самый важный вклад Карлсона в области ксерографии в течение этого периода был сделан, вероятно, на корпоративном уровне. Он настойчиво просил Уилсона, Линовица и Дессауера увеличить инвестиции в исследовательскую работу, быть более прилежными в оформлении патентов на открытия научного отдела и принять на себя четкое обязательство создать коммерческую машину. Уилсон разделял веру Карлсона в будущее ксерографии, но его отец и многие члены правления его фирмы относились к новой технологии скептически, и многие ветераны администрации компании и другие сотрудники считали, что Уилсон забирает ресурсы у надежного и доходного предприятия. Даже тех, кто верил в ксерографию, беспокоило ее будущее. Надежды Дессауера на ксерографический процесс были так велики, что он заложил свой дом, чтобы купить еще акций компании Haloid, но одновременно его терзали страхи, что случится, если процесс потерпит неудачу. В 1967 году он сказал Джону Бруксу: «Я поставил все на карту. Я чувствовал, что, если это не сработает, Уилсон и я будем банкротами, а что касается меня, так я, к тому же, окажусь несостоятельным инженером. Никто никогда не возьмет меня на работу, и мне придется отказаться от науки и заняться продажей страховок или чем-нибудь в этом роде».
