Так же скрупулезно Карлсон относился к путешествиям. Перед отъездом он печатал на машинке список всех вещей, которые он хотел взять с собой, и указывал, сколько весят наиболее тяжелые из них (шерстяные брюки весили фунт с половиной, так же как и пижама). Его списки напечатаны плотно в две колонки и, включая написанные рукой дополнения, занимали больше одной страницы. Он был потрясающе скрупулезен; среди вещей, перечисленных для поездки в Европу в 1960 году, были «2 ключа для каждого чемодана», «зубная щетка, зубная паста», «носки, 7 пар» и «карта Европы». (Он первоначально включил «зажим для галстука» в разделе «Разное», но потом перенес его в раздел «Одежда».) В другом списке он отметил, что его чехол для верхней одежды, когда он пустой и содержит только четыре вешалки, весит вместе с элементами жесткости десять фунтов и девять с половиной фунтов – без них.
Многие поездки Карлсона были связаны с делами компании Xerox. Он почти всегда принимал приглашение принять участие в корпоративных мероприятиях или прочитать публичную лекцию о ксерографии, не потому, что он хотел прославить себя и свои достижения, а потому, что ему было трудно отказаться от чьих-либо просьб. Среди немногих приглашений, от которых он отказался, были предложения о вручении наград или почетных званий университетов; его друзьям иногда приходилось принимать награды или благодарственные адреса, вручаемые на церемониях, которые он отказался посетить. Люди, знавшие его только по офису или по личным контактам, часто с удивлением открывали для себя, слушая его лекции, что он был интересным, иногда забавным, прирожденным публичным оратором. (В беседе с Обществом профессиональных ученых и инженеров в 1964 году он сказал: «В данный момент я чувствую себя неким английским пэром, которому снилось, что он выступает в палате лордов, он просыпается и обнаруживает, что он и есть пэр. Не могу дождаться, чтобы услышать то, что я должен сказать».) В 1958 году его кузен Рой сопровождал его в спонсируемой Xerox поездке по Европе, в которую была включена остановка на Всемирной выставке в Брюсселе. На выставке у компании Rank Xerox был свой стенд, и когда они остановились там, чтобы посмотреть, молодой торговый представитель рассказывал историю ксерографии и историю необычной жизни ее изобретателя. Доррис, пересказывая рассказ Роя, говорила: «В свойственной Чету манере он стоял и внимательно слушал, кивая в знак одобрения, как будто он слышал это в первый раз. Когда молодой человек закончил свой рассказ, Чет поблагодарил его и пошел дальше». Рой впоследствии сказал своему брату, что в подобных обстоятельствах он бы заговорил и назвал бы свое имя и это обрадовало бы молодого человека, который, вероятно, был бы счастлив познакомиться с великим человеком, историю жизни которого он рассказывал. Карлсон ответил: «Вероятно, он был бы счастлив какое-то мгновение, но это был его рассказ и его шоу, а я бы подхватил у него эту искру счастья и переключил ее на себя». Когда впоследствии Рой рассказал эту историю в Мадриде сотрудникам другого представительства компании, они сказали, что его скромность впечатляет еще больше, чем его изобретение.
Доррис не была заядлой путешественницей, и она почти никогда не сопровождала мужа во время его длинных поездок дома или за границей. Без нее он несколько раз путешествовал по Европе, посетил Индию, Советский Союз и Аляску. Вместе они ездили в круиз в район Тысячи Островов по реке Св. Лаврентия, ездили на машине по Калифорнии (в своем студебекере). Во время поездки в Калифорнию Карлсон, среди всего прочего, жил в палатке со своим наставником из Риверсайд-колледжа, профессором Блиссом, и посетил два дома, где он жил с отцом в молодые годы. Иногда экспромтом он ездил в Буффало с собакой, проводил ночь в отеле, смотрел пьесу. Однажды они поехали в Мексику, частично для того, чтобы Карлсон смог повидать то безлюдное место, где он и его родители жили короткое время, когда он был мальчиком. Во время этого путешествия он и Доррис взяли такси из аэропорта, и водитель, который был любителем американских вестернов, с бешеной скоростью ехал по ухабистой и грязной дороге, размахивал шляпой из окна и вопил, как ковбой. На месте старого поселения они увидели тот же унылый пейзаж, который Карлсон видел ребенком четырех лет. Голые дети играли в грязной пыли. Карлсон вышел из машины и посмотрел вокруг. Он не предавался воспоминаниям. Он ни слова не сказал Доррис о том, что он вспоминал или о чем думал. Через одну или две минуты он сел в машину, и они уехали. Он никогда не говорил об этой поездке.
Весной 1968 года Карлсоны полетели в Нассау, на Багамы, в отпуск, и в первую ночь в отеле у Карлсона случился сердечный приступ. «Когда я вошла в его комнату, чтобы сказать "доброе утро", он сказал, что ему, наверное, придется поехать в госпиталь, – вспоминала потом Доррис. – Я сказала: "Чет, дорогой, ну почему же ты не позвал меня?" Он не хотел беспокоить меня». По дороге в приемную «скорой помощи» Карлсон сказал жене: «Ты должна знать, что я нисколько не возражаю, если я должен уйти». Она ответила: «Но, Чет, я возражаю. Ты мне нужен. Поэтому постарайся не уходить». Карлсон взял руку жены и улыбнулся. Доктор, заведовавший небольшим частным госпиталем, оставил его там на три недели. «В конце третьей недели, – писала Доррис, – я сказала ему: "Мне так жаль, что ты должен весь отпуск проводить в постели". Как всегда, он сказал шутливо: "Да, это был очень интересный опыт"».
В последующие месяцы, уже в Питтсфорде, Карлсон провел ряд неожиданных мероприятий по усовершенствованию дома. Он всегда говорил, что автоматические двери у гаража – это фривольность, а теперь он установил такие двери. Он заменил печь, и люди, которые уносили старую, сказали Доррис, что она была в прекрасном состоянии и такая чистая, будто ее никогда не использовали. Долгое время Доррис думала, что две гостевые комнаты наверху слишком нагревались летом и что замена кровельного покрытия на белую черепицу сделает их прохладнее. Карлсон возражал против замены прочной крыши, но теперь, не говоря ни слова, он перекрыл крышу белой черепицей. Доррис ни с чем не связывала эти изменения, пока они происходили, но позже она поняла, что ее муж готовился, со свойственной ему вдумчивостью, к событию, которое она предпочитала называть «уходом из физического тела». Он также ускорил темп раздачи своих средств и уничтожения старых бумаг – его обычное дело в течение нескольких лет, о котором он делал пометку на своем настольном календаре, и просил своего секретаря в Хегох напомнить ему о нем.
Хотя Доррис знала, что у ее мужа был сердечный приступ, она никогда не знала, насколько серьезно он был болен. Он не говорил о своем диагнозе и просил доктора о том же. Когда он посещал кардиолога в госпитале «Стронг Мемориал» в Рочестере, его иногда отвозила туда его помощница, и когда она спрашивала его, как прошел визит, он отвечал: «О, все идет очень хорошо». На самом деле он был тяжело болен; в конце жизни он принимал пять видов лекарств, имеющих отношение к его болезни: атромид-С, кардилат, нитроглицерин, перитрат и кестран. Он курил, хотя не очень много, и мало двигался, хотя некоторое время, по совету доктора, он совершал пешие прогулки по одной миле в день. Он гулял в саду, совершая десять кругов между каким-то хвойным деревом и кустами форсиции, расстояние между которыми по его замерам было равно 270 футам. (Он также измерил и записал в своей книжке среднюю длину своего шага: двадцать шесть дюймов.) Несмотря на режим, он выглядел значительно старше своего возраста, уставал почти от любого физического напряжения и страдал от болей в груди.
