От неожиданности я едва не оступилась и не преодолела весь путь до первого этажа кувырком. Лишь в последний момент успела схватиться за перила и тем самым спасла себя от участи сломать шею. Судя по мертвой тишине, воцарившейся в гостиной после выкрика Магдаллы, для остальных это заявление тоже стало полнейшей неожиданностью.
Молчание длилось до тех пор, пока я не закончила спуск. Но не успела я войти в гостиную, как все заговорили разом.
— Негодяйка! — первой заголосила баронесса Эмилия, мгновенно забыв про аристократическую сдержанность. — Убийца! На виселицу ее! Немедленно!
— Мерзавка! — с величайшим наслаждением вторил ей Альвин. — Я всегда знал, что этой проныре нельзя доверять! Вот чем отплатила нам за добро!
— Девочка моя, — визгливо перекрикивала остальных Аннабель. — Что за чушь ты мелешь?
Ричард и Фарлей не принимали участия в общем крике. Когда я осторожно заглянула в гостиную через арку, то увидела, как дознаватель по своему обыкновению отрешенно созерцал пол, как будто не услышал только что признания в убийстве. А мой партнер глазел на Магдаллу с таким удивлением, будто впервые увидел.
Помалкивала и Ребекка, помощница старой баронессы. Она сосредоточенно обмахивала раскрасневшуюся старушку веером. И делала это с таким невозмутимым и спокойным видом, как будто от этого действия зависела чья-то жизнь.
Впрочем, скорее всего, так оно и было. Потому что неожиданно старая баронесса захлебнулась в ругательствах, побагровела еще сильнее, хотя это казалось практически невозможным, страшно закатила глаза, так, что остались видны одни белки, и обмякла в кресле.
А вот теперь Фарлей заволновался. В один гигантский шаг преодолел расстояние, отделяющее его от кресла баронессы, и встревоженно склонился над ней.
С пальцев дознавателя, простертых над седой макушкой Эмилии, полился прохладный голубоватый свет. Тотчас же зловещий багрянец схлынул с дряблых щек женщины, сменившись обычным румянцем. И Эмилия спокойно и ровно задышала, как будто погрузившись в сон.
Но Фарлей не торопился заканчивать свой сеанс излечения, хотя баронессе явно стало лучше. Он хмурился все сильнее и сильнее, а цвет его заклятья понемногу темнел, из голубого превратившись в лиловый.
— Достаточно, — вдруг сказала Ребекка и мягко тронула его за плечо. — Хватит, господин маг.
Фарлей тут же сжал пальцы, оборвав нить чар. Глянул на женщину и негромко спросил:
— Сколько еще осталось?
Ребекка не ответила. Лишь тяжело вздохнула и развела руками.
Альвин и Аннабель вряд ли это заметили. Первый продолжал поливать ругательствами Магдаллу, смиренно склонившую голову. Вторая пыталась достучаться до здравого смысла своей воспитанницы, которой, по сути, заменила мать. А вот от внимательных глаз Ричарда эта крохотная сценка вряд ли укрылась. Его губы дрогнули в немом вопросе, но в последний момент он удержался и промолчал.
— Арестуйте ее немедленно! — наконец проорал Альвин и обвиняюще ткнул указательным пальцем в Магдаллу. — Господин дознаватель, я требую, чтобы вы кинули эту особу в самую темную и самую сырую камеру! И завтра же пусть ее казнят!
— А почему не сегодня? — не удержалась я от саркастического вопроса.
Альвин глянул на меня побелевшими от гнева глазами. Явно не почуял подвоха и с восторгом согласился:
— Да, так лучше! Пусть ее казнят уже сегодня!
— Ну так иди за веревкой и мылом, — со злой насмешкой посоветовала ему я. — Что зря время тянуть? Во дворе и вздернем подлую убийцу.
И опять Альвин не заподозрил подвоха в моих словах. Он кивнул и ринулся прочь из комнаты, торопясь исполнить мое распоряжение.
Я проводила его недоуменным взглядом. Он или дурак, или умело притворяется!
Фарлей возмущенно глянул на меня и выразительно пригрозил кулаком. Затем рявкнул в спину быстро удаляющемуся Альвину:
— Стоять!
Тот аж споткнулся. Но послушно остановился и удивленно обернулся, как будто искренне не понимал, почему его порыв оказался неоцененным.
— Господин Альвин, Агата, вне всякого сомнения, погорячилась, — холодно произнес Фарлей, еще раз гневно сверкнув на меня глазами. — Никого казнить мы не будем. По крайней мере, не сегодня уж точно.
— Но почему? — заартачился Альвин. — Магдалла сама призналась в преступлении. Зачем дракона за хвост тянуть? Вы — представитель власти. Убийца сама явилась с повинной. Наказание за такое преступление в Лейтоне одно — смертная казнь через повешенье.
Каждую фразу он словно вколачивал в воздух, для усиления эффекта грозно потрясая кулаками. И я видела, как вздрагивает Магдалла, все ниже и ниже опуская голову, пока носом почти не уткнулась себе в грудь. А ее ладони при этом почему-то лежали на животе.
Я нахмурилась, еще раз внимательно посмотрев на ее руки. Этот жест мне был слишком хорошо знаком. Так моя мать стояла перед моим отцом, когда он явился пьяным в тот злополучный вечер. И она защищала своего еще не рожденного ребенка, которому было не суждено появиться на свет, все то время, пока он избивал ее. Они безвольно опустились лишь в тот момент, когда ее тело перестало вздрагивать после каждого удара.
А я… Я лежала под кроватью, заткнув себе рот кулаком, лишь бы не закричать. Потому что знала, что тогда чудовище, в которое превратился мой отец, не пощадит и меня.
На моем левом запястье до сих пор видны шрамы. Нет, их оставил не тот упырь, оживленный ради забавы студентами-недоучками, хотя именно так я сказала Ричарду. Это я молча рвала себе руку зубами, пока отец убивал мать и моего брата. Я почему-то совершенно не сомневалась в том, что мать носила под сердцем именно мальчика. Такого же темноволосого и сероглазого, как я. Он должен был стать моим самым лучшим другом. Я уже планировала, как мы вдвоем упросим мать сбежать в Гроштер от мужа-изувера. К моим просьбам и мольбам она не прислушивалась. Но я верила, что мне с братом удастся достучаться до ее здравого смысла. Два голоса громче, чем один.
Увы, я так и не услышала голоса брата. И больше не слышала голоса матери.
До сих пор я виню себя в произошедшем. Я ведь видела, какой шаткой нетвердой походкой шел домой отец. И знала, что произойдет после этого. Я должна была, обязана убедить мать убежать, спрятаться от отца. Пьяный, он никогда не ложился спать сразу. Сначала ему требовалось отвести душу, как следует надавав звонких затрещин мне и хлестких оплеух жене.
Мой затылок налился привычной тягучей болью, словно опять ощутив тяжесть руки отца. Но я мотнула головой, отогнав непрошеное воспоминание из прошлого.
— Ты беременна? — прямо спросила я у Магдаллы, уже не вслушиваясь в истошные вопли Альвина, готового немедленно устроить самосуд. Прищелкнула пальцами, послав в него чары.
Тот споткнулся на полуслове. Застыл с немо раззявленным ртом, из которого не доносилось больше и звука.
