Кате в связи с этими планами он не особенно-то обрадовался. Но долг для него всегда был вещью святой. Едва лишь Катя, захлебываясь от волнения, поведала ему о словах Камиллы и о том, что слова эти напрямую имеют связь с личностью убитой и разыскиваемой по всем Химкам Валерии Блохиной, Кукушкин сразу же отринул все личное и с ходу взял организацию дальнейших оперативных мероприятий на себя.
Катя с облегчением вздохнула. До этого она все пыталась дозвониться Колосову, сообщить грандиозную новость. Но получала один и тот же ответ: «Абонент недоступен». Увы, как раз в это самое время начальник отдела убийств находился на причале — вне зоны действия мобильной связи.
Кате не терпелось детально допросить Камиллу — по паспорту она оказалась Клавдией Остаповной Тростенюк, приезжей из Тирасполя. С ней уже начали беседовать колосовские оперативники, на время оторвавшиеся от проверки фирм. Катя сразу же поставила их обо всем в известность. Но, судя по напряженной и недружелюбной атмосфере, сгустившейся в их кабинете, Камилла — она же гражданка Тростенюк — с уголовным розыском сотрудничать не собиралась.
— Ты-то как к ней подъехать ухитрилась, Екатерина Сергеевна? — полюбопытствовал участковый Кукушкин.
— Да совершенно случайно, — и Катя поведала ему про свой незамысловатый оперативный подход к задержанной. — Мы просто болтали о том о сем, а оказалось — она информацией по Блохиной располагает. Она знала ее. А я ведь, Иван Захарович, специально из-за этого убийства приехала, ждала вас тут вон сколько. Теперь на вас только вся и надежда. Уж если вы не сумеете помочь нам с раскрытием, тогда не знаю, кто и сумеет.
— Пой, птичка, пой, — ухмыльнулся Кукушкин. Все же, несмотря на весь свой опыт и награды от министров МВД, был он крайне податлив на женскую лесть. Катя это отлично знала.
— Ну-ка, пойдем, Екатерина Сергеевна, — он хлопнул себя по колену и поднялся, надел фуражку, проверил ладонью козырек. — Пойдем, глянем, что там за слива-фрукт эта ваша Камилла Тростенюк.
«Слива-фрукт» сидела на стуле посреди кабинета — нога на ногу, черный чулок «от Версаче» порван, атласная куртка-бомбер нараспашку. Загорелая грудь выпирает из корсета-боди, словно тесто. Выщипанные в ниточку брови насуплены. В зубах — сигарета. В глазах — лед и презрение. — Тю, сдурели, что ли? Вам по-русски же говорят: ничего я не знаю, — долетело до Кати.
Тростенюк обернулась, глаза ее сверкнули.
— Ага! — протянула она, увидев Катю рядом с участковым. — Вот, значится, как оно тут. Что, сестричка, выходит, и тут подрабатываешь?
— Я капитан милиции, — сказала Катя, скрывать уже не было смысла.
— Ну, так и катись от меня к черту!
— Но-но, — участковый Кукушкин погрозил пальцем. — Гражданка, держите себя в рамках. Не усугубляйте. Привод-то в отделение какой у вас по счету — пятый или уже седьмой?
— Какой седьмой? Ты что, спятил, мужик? — разозлилась Тростенюк.
— Я при исполнении. Делаю вам вторичное замечание. Какой информацией располагаете по гражданке Блохиной Валерии Борисовне?
— Пошел ты!
— Больше предупреждений делать не буду, — сказал Кукушкин вроде даже с сожалением. — Все, ребята, давайте оформлять ее по указу.
— По какому указу? — насторожилась Тростенюк.
— Как по какому? — искренне изумился Кукушкин. — А вы, гражданка не в курсе? Указ вышел. Вот сейчас согласно его букве и духу оформим вас по статье как незаконного мигранта, не имеющего регистрации и определенного места жительства, — и в спецприемник. Там ночь переночуешь, санобработку пройдешь на вшивость — и в автобус до госграницы под конвоем. Депортация.
— Да я чище тебя, я, может, каждый день в джакузи моюсь с миндальным мылом! — вскипела Тростенюк. — И комнату я тут в городе снимаю. Какая, к черту, депортация?!
— Подлежите как персона нон-грата, злостно нарушающая общественный порядок путем разврата и оскорбления морали. — Кукушкин был невозмутим и вполне убедителен. — А в случае неподчинения — тюрьма. Давно мы такой указ ждали, — он хищно потер руки. — Прямо на душе полегчало, а то замучились вас, заспинных ранцев, собирать, штрафовать, отпускать, потом опять собирать. Седьмой привод…
— Какой седьмой? — Тростенюк вскочила, топнула каблучком. Лед в ее глазах сменился тревогой.
— Мы вот сейчас по банку данных проверим, — зловеще пообещал Кукушкин. — Сейчас проверим и сразу на депортацию карточку выставим. Сил нет больше нянькаться. Сейчас проверим, да и с плеч долой. Одну вон вашу, слава богу, прибили уже — нам работы меньше. А тебя — геть отсюда, в родные края.
— Да если в Лерке загвоздка вся, так бы сразу и сказал. Чего орешь-то? — Тростенюк живо обернулась к Кате:
— Ну скажи ему, что молчишь-то? То все выпытывала, а то вдруг рыба рыбой молчит!
— Если расскажешь все, что знаешь о Лерке Шестипалой, обойдемся восьмым приводом, — пообещала Катя. — По этому указу за активное содействие правоохранительным органам — значительное смягчение превентивных мер… Так, Иван Захарович, правильно?
— Я еще до этого пункта указ не дочитал. Длинный указ-то вышел, на десять страниц. — Кукушкин извлек из кармана кителя неожиданно модные очки, надел. — Ну, Клавдия, содействовать будешь?
— Камилла я, — огрызнулась Тростенюк. — В самом деле, чего это я из-за Лерки, суки рваной, всякие.., от вас терпеть должна? Прибили ее — ну и скатертью дорожка ей на тот свет. Я-то при чем?
— Что вы знаете об убийстве? — спросила Катя.
— Я? Об убийстве? Я тебе об этом хоть слово говорила? Говорила, а?
— Нет, но вы сказали…
— Да помню я, что сказала, не пьяная ж я, не занюханная. Помню. Ты тоже змея хитрая. Подобралась, — Камилла покачала головой. — Все вы здесь змеи, гадюки. Я тебе что сказала? Что плакать из-за того, что Лерка Шестипалая сдохла, не буду.
— Она что же, такая.., вот такая, тоже проституцией, что ли, занималась? — недоверчиво спросил Кукушкин.
— Она? Да ты ее видал — нет? — Камилла хмыкнула, крепче уселась на стуле.
— Тогда откуда же ты ее знаешь?
— Откуда знаю? Спросите вон у них, — Тростенюк кивнула в сторону дежурки, где вовсю еще шел разбор результатов рейда: ночные бабочки высказывали свое крайнее недовольство задержанием, виртуозно матерясь. — Спросите, сколько из них через руки этой стервы шестипалой в свое время прошли!
— Я не понимаю. — Катя придвинула стул и села рядом с Камиллой Тростенюк. — Ты толком давай, без крика.
— Да чего понимать-то? Она бабки на них зарабатывала, клиентам продавала чохом, не глядя. Поинтересуйся, сколько матрешек, сколько целок так вот лопухнулось по-крупному. Все вроде внешне солидно, доверие внушает — объявление в газете, в Интернете, телефон, реклама. Агентство по найму обслуги — так это у них называлось — горничных в отели, официанток в ночные клубы. Какие, к сучьим чертям, официантки? Что разносить-то, сперму, что ли, донорскую в пробирках? — Камилла усмехнулась. — Вы вон Ляльку-Барби как-нибудь где-нибудь разыщите и спросите у нее, как она от Лерки Шестипалой на нолю вырвалась. Тоже вот так клюнула дура с периферии — объявление насчет набора танцовщиц в ансамбль на Кипре. Позвонила, уши развесила, приехала, паспорт отдала. Потом смекнула, что к чему, деру хотела дать. А Лерка ее дубинкой резиновой сразу по почкам — шарах! Почки, сука отвязанная, девчонке псе отбила! Я знаю, я Ляльку тогда в больнице навещала. Она и сейчас все по больницам таскается, лечится, вместо того чтобы работать, деньги получать.
