Спустились, остановились, посигналили. Никто не отреагировал на приветствие — палубы пусты. Трап, правда, опущен. Поднялись по трапу и уже на борту столкнулись с Санычем. Отдуваясь, он волок «башенку» картонных коробок с пивом.
— Здорово, а где все? — спросил Кравченко. — Я вашу машину назад пригнал. Где Виктор Палыч? Где капитан ваш?
— Аристарх в сауну отчалил — суббота же. Он каждую субботу любит париться, где бы мы ни стояли, бани находит, — ответил Саныч. — Виктора тоже нет, но он скоро подъедет. Ты.., тебя ведь Вадим зовут? Ты подожди его. А ты что же, из больницы дера дал? Жданович говорил, что ты в Склифосовского с переломом.
— Сросся перелом, — Кравченко держался прямо, словно аршин проглотил, — сгибаться ему было больно. — Кстати, а сам-то Алексей Макарыч где? Мне с ним поговорить надо, а у него телефон молчит.
— Да здесь он. Эх ты, охрана — босса потерял. Здесь он, явился не запылился. Вчера поздно вечером. Сына своего домой назад отвез и… — Саныч покачал головой. — В общем, он нервы успокаивает. Ты уж к нему сейчас не лезь, Виктора дождись. И это.., что хотел спросить, — он вдруг запнулся. — А тебя уже милиция допрашивала?
— Насчет убийства Бокова? — Кравченко показывал, что он осведомлен и открыт. — Угу, звонил какой-то хмырь, мент.
— Они вчера тут у нас были. Целый десант, — сообщил Саныч. В тоне его сквозило презрение. — Такой хай подняли. А ты тоже хорош — Витька так на тебя рассчитывал, а ты теперь Ждановича даже отмазать по-человечески не сможешь.
— А чего мне его отмазывать? Ты что же, считаешь, это он Бокова прихлопнул? — спросил Кравченко.
Саныч крепче обнял «башенку» пивных коробок.
— Ничего я не думаю. Больной ты, что ли, — к словам цепляешься? Лучше помоги донести до холодильника.
— Сам донесешь. Мышцы тренируй, а мне тяжести пока поднимать доктор запретил. Где это вы так отоварились?
— В супермаркете на Дмитровке, — Саныч поморщился. — Все утро на эту ерунду угробил, девчонки наши попросили помочь. Жратвы привезли — вагон. У нас тут только попугаи Маруськины по килограмму бананов в день уминают.
Мещерский в разговор не вмешивался, скромненько стоял у борта. Смотрел на воду. И отчего-то так хотелось плюнуть в эту серую, мерцающую солнечными бликами глубь. Саныч потащил коробки с пивом вниз, в трюм. Хлопнула дверь, и на палубе вновь воцарилась тишина.
Мещерский пошел на корму. Черт… Почему кругом такое сонное царство, если рядом действительно убийца-маньяк? Тут милиции должно быть полно, спецназа. А может, он здесь уже, только глазу невидим — скрывается в засаде? Он огляделся кругом — покой, чистота, вода, осень. Дымком тянет откуда-то с берега. Кто-нибудь на пикник приехал, шашлыки жарят… Мещерскому вдруг захотелось немедленно позвонить Колосову, доложить ему — вот, я тут, на теплоходе, и спросить.., а что, собственно, спросить? Как вести себя? С кем?
— Ты ко всей этой лабуде слишком всерьез относишься, Лилька, — услышал он голос Варвары, доносившийся из открытого окна кают-компании. — И чего ты Аристарха отшиваешь, не пойму я. Мужик он классный, такое тело, как у него, еще поискать. С ним в Питере Женька Сальникова жила. Всеми подробностями со мной делилась. В постели он сто очков двадцатилетнему даст. Хочет он тебя, видно, до смерти. А ты все кобенишься. А чего? Ну не любишь его — да кто про любовь-то говорит, какая, на хрен, любовь? Ради здоровья. У тебя вон мужика-то сколько уже не было? А, отворачиваешься. Так и засохнешь без полива, фиалка ты наша нежная на залитом солнцем поле… Так бы с ним удовольствие получила, да и опыт дополнительный. В таких делах, Лиля, как соблазнение, опыт прошлый — первая подмога. А у тебя опыта нет или почти нет. Не права я?
— Права, как всегда, — ответила Лиля. Голос ее был невеселым.
— Ты вот Леху Ждановича как собачонка все сторожишь. Страдаешь из-за него. А не подумала — может, не глянешься ты ему? Не нравишься такая вот, упертая, инертная? Ну, положим, будет момент — напьется он, контроль над собой потеряет, сжалится и затянет тебя в койку. Попробует тебя всю такую правильную, цельную, чистую — попробует и выплюнет. Не по вкусу ты ему будешь, что тогда, а? Сейчас тебе больно, а тогда во сто крат больнее будет, девочка. Ты меня больше слушай, я ради твоей же пользы стараюсь, учу тебя, — Варвара усмехнулась. — Что нам власть над мужиками дает? Красота? Красота не у всех. Только две вещи — запомни: молодость и опыт. Ты молодая, ладно… Но Леха-то на молодость твою не клюет. Значит, не это его привлекает. А что же тогда? Я тебе так скажу: жить надо начинать как можно раньше. И мужиков почаще менять. Опыта надо набираться, искусство оттачивать. Разве секс — не искусство? Но я даже не про секс. Я про наш опыт бабский в глобальном масштабе… Ой, кто к нам летит на огонек? Что, тоскливо без нас? И дзэн уже не спасает?
— Я мешаю? — Мещерский, стоявший у борта, услышал в кают-компании голос Саныча. Видно, тот покончил с погрузкой и искал компании.
— Тебе тоже полезно послушать, парниша. А то ты у нас все в гуру метишь, а сам вон уже зеленый весь от воздержания… У тебя хоть девушка-то есть, а?
— Отстань, — буркнул Саныч.
— Нет, конечно. Кулак свой собственный — он намного слаще.
— Да иди ты!
— Сам иди. Ты к нам приперся. Или слушай нас, или катись, — Варвара хмыкнула. — На медитации и воздержании в нирвану, может, и примут, только… Только не об этом, Саныч, мысли у тебя. Я же вижу, не дура. Ты другое что-то в себе задавить пытаешься. Что-то сидит у тебя там внутри, покоя не дает. Вот ты и давишь это, из кожи лезешь.
— Ничего я в себе не давлю.
— Давишь. Поэтому и закрытый такой весь, нервный. Витька вон говорит — ты прежде совсем другой был. А сейчас точно иголку съел…
— Давай лучше про мужиков своих ври дальше, — оборвал ее Саныч.
— Нечего мне врать. У меня столько мужиков было — сколько волос у тебя на башке. Я с пятнадцати лет свою коллекцию личную формирую.
— Коллекцию? — переспросила Лиля.
— Ну да. Прочла где-то, что Марлен Дитрих коллекцию любовников собирала, чтобы всякой твари по паре было — мужики разных национальностей, разного статуса. Ну и я решила — чем я хуже. Опыт — колоссальный, но и поучительный весьма. Сколько же у меня в коллекции-то моей? Сейчас.., так… Наших я пока не, беру, наши — это отдельная песня. Витька — это тоже особый разговор, без комментариев пока. Кроме наших, у меня были поляк, потом швед, итальянец, грузин, финн, латыш был, потом еще испанец — но с ним у нас до койки дело не дошло… А с итальянцем тоже не дошло, но случай прикольный вышел…
— Когда же это ты успела их всех подцепить? Где? — спросил тихо Саныч.
— И здесь, и когда за бугор ездила. Я много поездила, парниша. Бабки, что зарабатывала, в чулок не складывала. Ты ведь это проповедуешь — если каждый наш день последним может стать, чего жадничать? Так про итальянца… Его Лукино звали, мы в Лидо познакомились, там наша группа сезон целый в отеле по вечерам играла. Ухаживал он за мной — в Венецию возил, на машине своей катал. Ну, вернулись мы из Венеции, пошли ко мне в номер — все путем вроде пошло. Он уже раздел меня почти, как вдруг — бац, звонок ему по мобиле! Он аж с лица спал, залепетал что-то, как заяц перепуганный. Это ему мамаша позвонила, представляете? Мамуля разгневанна". И он бросил меня и умчался к ней — сорокалетний маменькин сынок. Что, не опыт, скажете? Такой опыт дорого стоит. А швед! О, это вообще отпад. Я его в баре увидела на пароме «Силья лайн». Там ночь долгая, делать нечего, ну народ в ищет, к кому бы прилепиться… У меня прямо челюсть отпала — такой он весь из себя красавец был, швед-то. Прямо Зигфрид златокудрый. Ну, перемигнулись мы, угостил он меня пивцом. Посидели и пошли к нему в каюту. Он мне сунул сразу же журнальчик, гляжу — порнушка. Ну листать стала, а он рядом через плечо заглядывает. И аж дрожит весь от нетерпения. Так его картинки эти зажгли. Я даже струхнула — думаю, такой бугай здоровый, растерзает меня сейчас в клочки. А он.., он навалился, сделал свое дело, натужно так, словно у него запор. К стенке отвернулся и захрапел. А с грузином вообще песня была…
