— Не кто иной, как он, поставлял за деньги Долгушину сведения о Бокове, о его распорядке дня, расписании репетиций, о всех его передвижениях, — сказал Колосов. — Долгушин фактически нанял его к себе осведомителем. А чтобы располагать полной информацией о всех других своих жертвах, вплоть до даты их рождения, он активно пользовался услугами некой частно-охранной фирмы «Монолит». Ее сотрудники сейчас дают показания. Подняты счета, оплаченные Долгушиным. Установлено, что именно «Монолит» собирал и поставлял ему сведения о Манукяне. Фактически они же установили для него связь через Интернет с Валерией Блохиной и ее подпольным агентством интимных услуг для разных извращенцев. Долгушин тратил большие средства на то, чтобы разыскивать потенциальные «экспонаты» для своей «коллекции». Он перевел через банк на счета «Монолита» почти восемнадцать тысяч долларов — это только с июня. Знаешь, Катя, он ведь растратил почти все, что имел от продажи элитной квартиры в Питере и загородного дома, на это вот путешествие на теплоходе, на услуги детективов, на информацию о тех, кого намеревался «поместить» в свою кунсткамеру. Такое ощущение, что у него была твердая уверенность — лично для него это путешествие только в один конец. Ему фактически некуда и не на что было возвращаться, после того как теплоход встал бы на зимовку.
— Но у него же дочь маленькая на руках была, — возразила Катя. — Неужели он о ней совершенно не думал?! Или он был болен? Психически болен?
— Я тебе одно скажу: что бы там сейчас о нем ни говорили, что бы ни писали — сумасшедшим он не был. Уж насчет этого я могу поспорить с любым психиатром.
Катя и не пыталась спорить: почти это же самое утверждение она слышала сколько раз дома от Вадима.
— Теперь понятно и то, зачем он нанял для своего друга Ждановича в телохранители твоего мужа, — продолжил Колосов. — Он и правда хотел таким путем обезопасить его, обеспечить ему алиби. Мол, личник в случае чего всегда подтвердит, что его подопечный постоянно был на глазах. Правда, из этого ничего не вышло, но это, видно, судьба. А может, случайность… Нет, мне больше нравится — судьба. Ведь не зря же вы все встретились там, в Питере, зимой… В принципе, что говорить, спасением этой бабы, мачехи Саныча, мы ведь целиком обязаны твоему мужу. А то был бы у нас пятый труп. Нам бы с ним вообще-то встретиться не мешало, потолковать.
— Он не будет с тобой встречаться, Никита. — Катя вздохнула. — Это бесполезно — я его ведь силой к тебе не поведу, правда? Он сказал, что ему допросов в прокуратуре — вот так достаточно. А Мещерский Сережечка.., он приедет к тебе снова, непременно, он прямо рвется к тебе сюда, честное слово.
— Ладно, я в приятели к твоему ненаглядному не навязываюсь, — бросил Колосов. — Переживу как-нибудь.
На этом их разговор оборвался: в отдел убийств в который уж раз из изолятора временного содержания доставили Петра Сухого-Саныча. Его уголовно-процессуальное общение с Колосовым было в самом разгаре.
В конце октября неожиданно выпал первый снег. Тут же растаял, однако сразу поставил точку на речной навигации. «Крейсер Белугин» до окончания разбирательств по уголовному делу так и остался на приколе, остался на нулевом причале, среди других теплоходов. Палубы его были пусты. Окна кают темны. Команда списана на берег, а пассажиры после всех допросов и очных ставок в прокуратуре возвращались в Питер разными путями.
Капитан Аристарх Медведев, хлебнувший, как и все, следственного лиха, настойчиво, почти отчаянно звал Лилю с собой. Даже билеты взял в СВ, на «Красную стрелу». Но Лиля поехала не с ним.
Алексей Жданович возвращался в Питер на машине — той самой арендованной белой «Тойоте» с разрисованными боками. Ее двигатель барахлил, но Жданович считал, что домой они уж как-нибудь на этом металлоломе дотянут. Лилю он взял с собой. Она сидела на заднем сиденье вместе с Марусей. После гибели Долгушина Маруся почти не разговаривала, отказывалась есть, не спала. Сидела, крепко прижавшись к своей няне, боясь выпустить ее руку даже на секунду.
Везя ребенка и девушку, Жданович вел машину бережно, без лихачества. Он почти не пил, пока шли все эти следственно-прокурорские дела. О Долгушине они с Лилей почти не говорили — не потому, что им нечего было сказать друг другу о нем, а потому, что все слова казались им обоим пустым сотрясением воздуха. Все это сначала надо было пережить. Как-то пережить.
На выезде из столицы он стал свидетелем одного эпизода: рекламная служба меняла у автобусной остановки плакат на щите из прозрачного пластика. На тротуаре валялся вынутый из своего гнезда разорванный постер, рекламирующий мужской аромат «Йоджи Ямамото» — тот самый. Это была всего лишь глянцевая бумага — теперь это было вполне очевидно. Жданович видел, как один из рабочих аккуратно собрал весь этот бумажный хлам — обрывки такого знакомого, такого реального в прошлом образа, обрывки траурных шелковых крыльев, разящие черные молнии, отравленные стрелы, грязные вонючие ошметки бессмертной плоти, клочья содран ной кожи, тлетворную, смрадную пыль… — смял и засунул в мусорный контейнер.
Рекламу меняли по всему городу. На новых постерах было изображено нечто нечленораздельно-оранжевое. Этот цвет был в большом почете в новом сезоне.
