– Вавила Силыч, да мне не золото важно, – попытался успокоить его я. – Мне интересно понять – работает эта штука или нет.
– Не слышишь ты меня, – печально констатировал подъездный. – С тем зельем не послушал, и теперь не желаешь. Не получится тут только попробовать и все. Добро, если ты не найдешь ничего, но если повезет, то не остановишься, пока клад не возьмешь. Ты, Александр, человек, а люди до золота да серебра жадные, не переделаешь вас. А с кладом тем ты и все его горести себе заберешь.
– Заговоры есть, – подал голос Родька. – Специальные, с которыми клады забирать надо, чтобы зло оставить там, где они лежали. Я как-то раз его слышал от того хозяина, что был до того хозяина, за которым был Захар Петрович. Давно, в общем. Вышло так, что нам деньги нужны были очень, вот он клад и взял в дубовой роще. Старый был клад, на коня заговоренный.
– На коня? – не понял я.
– Когда его клали в землю, то на том месте коня убили и кровью его сокрытое полили, – пояснил Вавила Силыч. – Он с того момента его стражем стал. Хозяина не тронет, а любого другого в могилу свести сможет.
– Верно-верно, – подтвердил Родька. – Так вот хозяин его душу сначала заговором связал, чтобы он сразу из ямы не выбрался, а после другим заговором ее отпустил. И только потом все себе забрал.
– Как же все непросто, – запечалился я. – Казалось бы – нашел клад, выкапывай его да забирай. Нет, и тут намудрили со своим фольклором.
– А ты как думал? – по-моему, даже обиделся Вавила Силыч. – Что-то из ничего не возникает. Это мудрость, Александр, вековая мудрость, а никакой не фольклор. И память. Раньше всякий мальчишка про это знал, потому как с детства ему отец да дед про это рассказывали, а он потом про то же своим детям говорил, и внукам. А вы беспамятные… Живете как бабочки-однодневки, и знать ничего не желаете.
Он замолчал, уставившись в пол.
– Да я ничего такого, – мне стало неловко перед подъездным за нас, горожан, покона не ведающих. – Я же тебя слушаю, просто…
– А-а-а-а! – отмахнулся тот. – Пока сам не обожжешься, все равно не поймешь. Вон с тем-то зельем как вышло? Добро еще, что все на службе обошлось.
Это да. Вроде обошлось. Ни Чиненкова, ни даже Силуянов меня не дергали, что же до прочих соратников, то они уже на следующий день забыли о том, что накануне в цоколе что-то происходило, поскольку нашлась новая животрепещущая тема для обсуждения на перекурах и перекусах. Жанка Слепнева умудрилась раздолбать передок своего «ниссана», который только на той неделе купила в кредит, и этот факт требовал всестороннего рассмотрения.
Что до Романовой – она вышла на работу как ни в чем не бывало и, похоже, на самом деле ничего не помнила. По крайней мере, когда я столкнулся с ней на лестнице, неприязни в ее взгляде было ровно столько же, сколько и всегда, не больше и не меньше.
Сдается мне, что ей так и не объяснили причину, по которой она очухалась в «пересчетке» в полуобнаженном виде, списав все на нервный срыв, и не стали упоминать про африканские страсти ко мне, что очень хорошо. Было и прошло, забыли.
Нифонтову, с которым я созвонился в четверг, я тоже про свои любовные похождения рассказывать не стал. А зачем? Но зато спросил про Немирову, сославшись, правда, на то, что она странновато на меня поглядывает после его визита в банк.
– Не бери в голову, – посоветовал он мне. – В любом случае неприятностей тебе от нее ждать не следует.
– Что-то она знает такое, – пояснил я. – И про вас, и про меня.
– Про тебя – вряд ли, – помолчав, сказал Николай. – А про нас – знает кое-что. Я еще тогда у шефа спросил про нее, так он ответил, что лет пять назад была некая история, в которой ваша Немирова оказалась замешана. Тогда она и столкнулась с нашими сотрудниками. Да и не только с ними. Герман эту бедолагу в последний момент из одного подвала вытащил, где ее чуть в жертву не принесли. Собственно, она после этого из Системы и ушла на коммерческие хлеба.
– А Герман – один из ваших? – уточнил я.
– Да, – Нифонтов помолчал. – Был. Он погиб два года назад. Ладно, не суть. Как у тебя?
– Ровно, – бодро ответил я. – Ничего не происходит. Читаю книгу, вечером по улицам не шляюсь. Правда, на выходных к родителям на дачу собираюсь. Ну как собираюсь? В приказном порядке. Мама – это страшная сила.
– Это да. У самого то же самое по весне и по осени, – подтвердил Николай. – Хотя, как по мне, лучше все-таки воздержаться. Город есть город.
– У моих стариков дача по «Калужке», – объяснил я. – Это и есть город. Туда Москву расширили, так что у них теперь две московские прописки. Там полноценный СНТ, охрана на въезде, фонари на всех перекрестках и облако пахнущего шашлыком дыма над домами. Понимаю, что это все не защита, но такого как в Лозовке там по определению быть не может, как мне кажется.
- Ну да, в таких местах мало кто шалить станет, – признал мои доводы разумными Нифонтов. – Все и всё на виду, потому что все всегда поглядывают за соседские заборы. Только если какая совсем дикая тварь из дикого леса забредет. Да и то вряд ли. Но ты мне все равно скинь точные координаты «смской». На всякий случай. И нож не забудь.
– Само собой, – заверил его я. – Будь уверен.
В субботу, рано-рано утром, я собрал рюкзак, на самое дно его положил нож в ножнах и гвоздь, завернутый в носовой платок, потрепал Родьку по мохнатой голове и сказал Вавиле Силычу, пришедшему меня проводить:
– Меня до завтрашнего вечера не будет, так ты присмотри за ним.
– Не сомневайся, – солидно ответил подъездный. – Без дела не останется. Я его с собой на охоту нынче вечером возьму.
– Куда? – изумился я.
– На охоту, – повторил подъездный. – Мы сегодня всем обчеством удава ловить будем.
– Какого удава? – совсем уже опешил я.
– Ты Влада знаешь? – ответил вопросом на вопрос Вавила Силыч. – Чудного, из второго подъезда?
Влада я знал. Ну как знал? Видел. Он был из непризнанных художников, считал себя гением, ходил в колоритной одежде, вроде пестрого пончо или зеленого пиджака на голое тело, и неустанно экспериментировал с прической. В последний раз, когда я с ним столкнулся на улице, его голова была наполовину обрита, оставшиеся же волосы были выкрашены в пурпурный цвет. Общественность в виде старушек у подъездов его осуждала, дети обожали, видя в нем героя из японских мультсериалов, а остальным, вроде меня, было пофигу. В нашем мире всякий сходит с ума по-своему.
– Так вот, – верно расценил мое молчание подъездный. – Он себе года три назад удава завел. Пока тот был маленький, Влад ему радовался. А по весне эта тварюга его чуть не задушила ночью с голодухи. Чудной тогда в запой ушел, не до кормежки удава ему было. Как тот его душить начал, он маленько протрезвел, на него обиделся, да и сбросил эту гадину с балкона вниз.
– Жесть какая, – проникся я. – Жалко животину. Лучше бы в зоопарк сдал. Или в цирк.
